Окна в квартире были завешены покрывалом и плотно зашторены так, чтобы свет с улицы совершенно не мог попасть в комнату. Я стояла на коленях перед мерцающей свечкой, и сматывала Катькиными волосами кусочек бумажки, на котором было написано ее имя. Заклинание, которое мне нашептала баба Мотря, глухим эхо разносилось по всей квартире. Я повторяла его снова и снова. И вот уже баба Мотря шептала его вместе со мной. Десятки ее теней кружили вокруг меня и свечки. Я замолчала, но заклинание все равно продолжало звучать, из каждого уголочка моей комнаты. Страшно. Но я собралась, дрожащей рукой поднесла листик бумаги к свече и подожгла его. Он вспыхнул в моих руках ярким факелом, и через секунду погас, вместе со свечкой. Я провалилась во тьму…
Меня разбудил телефон. Я сквозь сон услышала, как он назойливо пищит, но никак не могла открыть глаза. Голова раскалывалась. У меня было такое ощущение, что я не спала всю ночь, и только под утро уснула. Телефон замолк, и я с облегчением вздохнула. Понемногу до меня стало доходить то, что произошло сегодня ночью. Неужели это был сон?
Я резко поднялась и повернула голову вправо. В нескольких метрах от кровати стоял стул. На нем стояла миска, в которой лежали остатки огарков. Значит это, все-таки был не сон. Я сделала все так, как научила баба Мотря. Теперь оставалось просто ждать.
Окна по-прежнему были плотно зашторены, и поэтому в комнате царил полумрак. Я поднялась с кровати, чтобы открыть их. Снова зазвонил телефон.
– Кто это может звонить так рано? – нотки тревоги посетили мою душу. – Может, уже подействовало?
Я подбежала к телефону и подняла трубку.
– Алло, Настя?
– Папа?
– Настенька, случилось горе, – я услышала, как его голос дрожит. Было понятно, что он плакал. – Бабушка умерла…
Телефон выпал из моих рук. Мое сердце вдруг перестало стучать. Его как будто кто-то зажал в тески с такой силой, что глухая боль разнеслась по всему телу, в каждую его клеточку. Я упала на колени, и слезы градом хлынули из моих глаз. Я не плакала. Я выла.
Не знаю, сколько я так просидела. Может десять минут, а может и час. Я перестала ощущать время, и только когда мне просто больше не было чем плакать, я снова подняла трубку. Папа по-прежнему был на проводе.