Меня всегда поражало, как быстро и внезапно утренний свет изгоняет темень. Только что серая пелена покрывала все вокруг. Несколько минут – и уже светло. Как будто где-то там наверху кто-то невидимый включил светильник.
Сразу же прояснились покрытые снегом стволы поваленных деревьев, заиндевевшие лапы зеленых елей. Лес мчался за окном вприпрыжку, покачивая на прощанье ветвями. Никогда не устаешь смотреть на природу. Вроде бы картина за окном одна и та же, и в то же время совершенно другая. Вот мелькнул пень с огромной снеговой шапкой. Ворона растопырила шальные глаза. Склонившиеся ветки деревьев чуть колышутся от ветра. А сколько поваленных деревьев в лесу – не счесть. И никому до них нет никакого дела. Стояли когда-то, росли. Пришел их срок, грянули они на землю, да так и застыли подчас в самых нелепых позах.
– И Тонька Лукина тоже умерла, – вновь донесся до меня тихий неугомонный старушечий голос.
– Давно ли?
– О прошлом годе расхворалась она сильно. На постели лежала, не вставая, почитай несколько месяцев. А как-то дочь ее Настасья готовить удумала. Поставила на плиту сковородку с маслом. А сама умчалась куда-то, стрекоза! Масло-то и вспыхнуло. От него изба и загорелась. Прибежала Настасья-то, а уж поздно – полыхает вовсю. Тонька-то и сгорела. От дома только головешки остались.
– Да, да, да, – несколько раз задумчиво прогудел голос ее собеседника. – Плохо это, плохо, плохо. Все умирают. Никого, почитай, с нашего года не осталось. Все в земле лежат. Скоро и нам туда.
Электричка остановилась на одном из полустанков, название которых вылетает из головы почти сразу же, как только состав тронется в путь. Все они похожи друг на друга, как снежинки за окном. Летом утопают эти полустанки в зелени, весной и осенью в грязи, а зимой в сугробах. И все же каждый раз, вглядываясь в незнакомое тебе селение, пытаешься вообразить: как и чем живут здесь люди, о чем мечтают и на что надеются. Сколько таких деревенек разбросано по всей матушке-России, не счесть…
Электричка, вновь дернувшись, покатила своей дорогой.
– А у вас сколько детей? – поинтересовался старичок. Видимо, перебрав всех своих знакомых, собеседники перешли на собственные персоны.
– Двое у меня. Оба закончили в Москве институт. Выучились на строителей атомных станций. Сейчас торгуют на базаре. Не нужна их специальность никому. Работают с утра до вечера. Хорошие у меня дети. Мне, когда только 25 лет было, я с машины упала. Все лицо себе разбила. Живого места на нем не было. Двадцать операций в больнице сделали. Кроили меня врачи, штопали. Страшная я тогда была – жуть. Старшенькому тогда пятый годик шел. Он меня в больнице с мужем моим навещал. Как увидел в первый раз – на шею бросился. Я встать-то не могу. Рожу отворачиваю, а он плачет: «Мамка, ты у меня все равно самая красивая»… Хорошие сыновья у меня, – повторила она и ненадолго замолчала. – Сейчас одна живу в Болотихе. Сыновья в городе. Да мне в деревне-то лучше. Огород, хозяйство есть. Дети иногда навещают, помогают деньгами. На пенсию-то не проживешь. Мужа Степана схоронила. Семь годков, почитай, как в земле лежит.