Кларки был в нашей школе мини-знаменитостью. Его имя часто звучало на школьных собраниях. Как-то раз наша директриса, всегда ходившая в платье сливового цвета, сияя от гордости, сообщила, что мы все должны поздравить Джастина, потому что его приняли в Королевскую академию музыки, в младшую группу. Каждую субботу он отправлялся на поезде в Лондон, в приличных брюках, белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, и в клетчатом джемпере. Он всегда брал с собой коричневый кожаный портфель с нотами. Мне нравился его запах. Я жадно нюхала его.
– Джози, ты с ума сошла! – говорил Кларки, пытаясь забрать его из моих рук.
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – спросила я его однажды.
– Я хочу жить в Кембридже, как мой дед, и читать лекции о музыке. А ты?
– Я хочу стать художником как… Микеланджело! Или Леонардо да Винчи, тоже неплохо.
– Он изобрел летательный аппарат.
– Да. Я хочу стать таким, как он.
Кларки считался «учительским любимчиком»; но, удивительным образом, это не раздражало остальных ребят, потому что он не задирал нос и не гордился своими успехами. Мне кажется, его скорее смущало такое внимание. Все, не только я, восхищались им. Я замечала, как на уроке математики он смотрел в окно, и я догадывалась, что он смотрел куда-то в свой собственный мир. Мне всегда хотелось узнать, о чем он думал. В любом случае, мне казалось, что его мысли были загадочными и интересными по сравнению с моими туманными мыслями о том, что случится в следующем эпизоде сериала «Даллас». У Кларки были светло-серые глаза, аккуратный, тонкий нос и светлые кудри, пушистые после мытья. «Он похож на мальчика из ангельского хора, – говорила мама, – и всегда помогает мне мыть посуду».
Впрочем, идеальным другом он не был. В десятилетнем возрасте он прошел через странную фазу – перестал разговаривать со мной в классе. Мы ездили в школу на большом автобусе с клетчатыми лилово-красными сиденьями, и он садился не со мной, а сзади, с другими мальчишками, а я сидела с Татьяной Прикман, бледной, худенькой, с яркими голубыми глазами; кажется, она все время тосковала по дому. Ее длинные светлые волосы были заколоты над ушами зелеными пластиковыми зажимами. А мои волосы были подстрижены под горшок. Я так никогда и не простила маму за это, а она утверждала, что это самая практичная стрижка, что за ней легко ухаживать. Татьяна была помешана на гимнастике. Она могла гнуть как угодно свое тело, она буквально летала над матами, делала кувырки, сальто, кульбиты, тогда как остальные ученики осилили лишь стойку на руках и кувырок вперед. В школьном автобусе мы с ней почти не разговаривали. Она всегда сидела, скрестив на груди руки, словно защищаясь от любого вторжения в ее мир.