Наступила пауза. Король Генрих сам едва переводил дыхание и должен был употребить некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
Но не гнев или раздражение сковывали ему язык; он не был ни взбешен, ни раздражен. Только одна радость волновала его до такой степени – радость найти еще одну жертву, на которой он мог бы удовлетворить свою кровожадность, муками которой он мог бы натешиться досыта и предсмертный стон которой мог бы с жадностью вдохнуть в себя.
Никогда Генрих не бывал так весел, как в момент подписания смертного приговора. Именно тогда-то он и осознавал вполне свое величие, чувствуя себя господином над жизнью и смертью миллионов других людей, и это чувство переполняло его гордостью и счастьем, так как особенно зримо подчеркивало его превосходство над другими. Поэтому, когда теперь он обернулся к Марии Аскью, его лицо было спокойно и весело, а голос звучал ласково, почти нежно.
– Мария Аскью, – сказал он, – знаете ли вы, что все сказанное вами уличает вас в государственной измене?
– Я знаю это, ваше величество!
– А знаете ли вы, какое наказание ожидает государственного преступника?
– Смерть! Я знаю это!
– Смерть на костре! – совершенно спокойно поправил ее король.
Сдержанный ропот пробежал среди присутствующих.
Только один голос осмелился произнести слово «пощады!». Это был голос Екатерины, супруги короля.
Она выступила вперед, она хотела подбежать к королю и еще раз молить его о помиловании, о милосердии, но вдруг почувствовала, что чья-то рука тихо удерживает ее на месте. Рядом стоял архиепископ Кранмер, который смотрел на нее серьезным, умоляющим взглядом.
– Тише, тише! – прошептал он. – Ее вам не удастся спасти, она погибла. Подумайте о себе самой, о чистой и святой религии, защитницей которой вы являетесь. Поберегите себя ради вашей церкви и единоверцев!
– А она пусть умирает? – спросила Екатерина, глаза которой наполнились слезами, когда она взглянула на бедного ребенка, стоявшего против короля с дивной, невинной улыбкой.
– Быть может, нам еще удастся спасти ее, но сейчас для этого совсем неподходящий момент, – заметил Кранмер. – Всякое сопротивление воле короля может только еще больше раздражить его, и он способен приказать бросить девушку в пламя еще горящих костров; лучше уж помолчать пока!
– Да, помолчим! – пробормотала Екатерина, вздрагивая от ужаса и отходя снова к оконной нише.