— Вот. Я всю ночь прикидывал, думаю, мы можем поиметь с него бабок.
— В смысле?
— Ну смотри, он тебе обещал с поездкой помочь, по программе, но это когда будет? Вдруг обманет.
— Да вряд ли…
— А если? И что, мы, получается, с носом останемся.
— Мы?
— Ну, ты и я… Так вот, мысль-то какая. Тебе нужно с него, по-хорошему, между делом трясти деньги.
— Деньги?
— Ну вот смотри, вы в театр идете. Платье тебе надо. У тебя этих платьев одним местом жуй. Любое наденешь, а денежки, что он на шмотки даст, себе в карман положишь.
— В карман?
— Ну да. Платье, потом там еще одно, может. Туфли. Так и скажи, чтоб не упасть в грязь лицом перед его родственником. Они там все в брендах поголовно ходят. Ты должна соответствовать.
— Если просить деньги на бренды, вряд ли мое платье за них потом прокатит.
— Ну съездим на Апрашку*. Там полно подделок нормального качества.
— Ты сейчас серьезно?
— А ты думаешь, что они прям разбираются? Тупо на ценники же смотрят. Если дорого, значит, точно не подделка.
— Это как-то неправильно.
— Ладно, не бери в голову, я так, просто поразмышлял. Иди ко мне.
Макс улыбается и, оттолкнувшись от спинки стула, вытягивается во весь рост.
Его крупная ладонь ложится на мое плечо, медленно спускается ниже, чтобы зафиксировать мой локоть и подтянуть меня наверх.
Когда мы встречаемся с ним взглядами, я так остро чувствую скапливающееся между лопаток напряжение. Разбавить мутные разговоры поцелуями, которые крохотными отпечатками остаются на моих щеках, точно не лучшая идея. Но я иду у Макса на поводу, и вот его ладони уже устраиваются на моей попе.
Окаменевшее тело не слышит жалобный голос разума, который неустанно твердит: «Просто расслабься», а может, это и вовсе слова Макса. Разобрать сейчас сложно.
Я вытягиваюсь подобно тетиве лука.
Камень на душе только разрастается в размерах.
Пока я борюсь с неизвестно откуда взявшимся протестом, Максим не теряет времени. Практически в одно движение снимает с меня свитер и усаживает на стол.
Подскочивший пульс дает о себе знать. Я слышу, как бьется мое сердце, его удары отдаются в черепной коробке.
Легкие поцелуи становятся глубокими. Максим прижимает к себе крепко, собственнически, и, когда надетые на мне джинсы спускаются до колен, в комнату вваливается Иван.
— Ты уже верну… О, сорян, ребятки. Я не знал.