Только в море можно осознать, что значит для тебя земля. И когда после долгого рейса вдохнешь пряный запах трав и увидишь березки, растущие на берегу, ты предашь море и даже скажешь себе – зачем же болтался столько дней там, где не поют птицы и не пахнет полынью. Земля же еще долго будет качаться под ногами напоминаньем о дощатой палубе. И ноги вспомнят тепло палубного настила и опять приведут в порт.
Как соединить все это в себе, как примирить воду, землю и небо? Надо придумать себе необитаемый остров, посадить на нем дерево у самой кромки прибоя и сидеть под зеленой кроной так, чтобы пятки лизал соленый накат. Сидеть и смотреть в небо, пока не осознаешь, что надо сделать плот. И только море может связать тебя с людьми. В ветреную погоду, когда море сливается с небом и барашки волн пенят его, плот может превратиться в летучего голландца. И если ему придать скорость, он будет глиссировать. И тогда неизвестно: летишь ты или плывешь… И с тобою всегда горсть земли, в которой можно вырастить небольшой цветок, если тебе опостылят розовые кораллы. Все это живет в тебе. И воспоминания и сны часто реальней той жизни, которую стараешься не замечать. И в комнате по ночам кричат надрывно чайки и раскрывают длинные узкие рты дельфины, чтобы поведать о таинствах и очаровании дальних странствий. И в подтверждение утром приходит открытка из Гаваны. Голубое лаковое море на этой открытке обнимает белый форт и вдали призрачным пятном встает из вод твой корабль. Может быть, ты был на его борту, когда делали этот снимок, ты стоял на баке и смотрел на плывущий навстречу город, на его розоватые дворцы и гранитные набережные. Что теперь ответишь ты? Расстояния съедают слова. Остается одно – опять подняться по трапу и скинуть с кнехта пеньковый канат.
В свой первый рейс я вырвался, преодолев все мыслимые и немыслимые преграды. Я готов был идти простым матросом, идти кем угодно, лишь бы прервать свое унылое конторское существование, лишь бы вырваться на свободу от тех многочисленных церберов, которые считали, что имеют право диктовать мне условия жизни. Были проблемы с визой, но и они разрешились. И я радовался. словно молодой жеребенок, выпущенный на весенний луг. И до сих пор помню то майское утро, когда у берегов Ирландии, наш траулер отдал первый трал. Помню, что я, так ждавший это событие, хотя и проснулся рано, чуть не прозевал его. Потом я написал об этом тралении в повести «Всего один рейс»: