Хозяин, не доверив слугам, лично принес нам в помывочную табуреты, стол и дополнительные масляные светильники, кидая взгляды, напоенные страхом, то на пленника, то на меня, сидящего в углу, так и не снявшего ни мантии, ни короны, ни орденской цепи, держащего кисти рук на эфесе поставленного между ног меча. По виду почтенного буржуа можно было без труда прочитать, что он уже раскаялся в том, что пустил нас к себе на постой. Но куда уже теперь деваться?
– Мэтр, еще жаровню с углями и вертел для жаркого, – приказал дон Саншо.
В глазах ресторатора промелькнул не страх даже, а ужас. Но выдержка у человека железная. Интересно, это профессиональное качество или личное?
– Но если жалко вертел, – пошел я навстречу той жабе, которая сквозь страх стала душить мэтра (кованый вертел – вещь дорогая), – то каких-нибудь совсем не нужных в хозяйстве железок. Мы заплатим.
Мэтр испарился, а дон Саншо со вкусом стал распекать своих военных.
– Вы бы хоть сначала раздели этого урода, что ли, – проворчал он, – а то вдруг этот разбойник нам еще живым понадобится, а одежду его вы уже испохабите. И что тогда? Тратить на эту мразь деньги? Чьи? Ваши?
Стрелки моментом вняли. Все же материальный стимул – один из самых действенных.
Отвязали.
Раздели.
Снова привязали. Только уже в одних не первой свежести кальсонах, которые тут называют брэ.
Окатили холодной водой из ведра, приводя в чувство.
– Что вы здесь делали? – спросил Саншо пленного.
Тот в ответ ему через крошево ломаных зубов прошипел слабо разборчиво что-то типа «нихт ферштейн».
Ага… «Моя твоя не понимай» – знакомая песня. Интересно, скоро ли он запоет нам про «не имеешь права»? За Штриттматера я им матку наизнанку выверну. Ишь, додумались: меня без артиллерии оставить на пороге гражданской войны.
– А меня понимаешь? – спросил его на хохдойче?
– Я… Я-я… – бормочет, соглашаясь, кивает головой.
Понимает, не отказывается. Глаза злые. Страха в них нет. А есть, между прочим, презрение. К нам. Оригинально.
– Зачем вы пытались лишить жизни моего мастера, подлые убийцы? – заявил я с пафосом и провокацией.
– Мы не убийцы, мы честные палачи. У нас на руках приговор суда, – прохрипел привязанный в ответ и, повысив голос, добавил: – У нас в руках вервие Правосудия.
– Убийцы, убийцы, – повторил я. – Причем убийцы, пойманные с поличным.