– Вот жизнь настала… – пожаловался я в пространство, – скоро и в сортир не сходить без сопровождения придворных с родословной длиннее, чем у моего коня. Может, мне теперь и подтираться самому нельзя? Особого придворного для этого приставить. Статусом не ниже барона, а то и виконта. Будет главный подтиратель высочайшей задницы и дон-хранитель монаршего горшка. Не подскажешь кандидатуру?
Пожалуй, зря я повысил на него голос, хотя дон Саншо после этого все же немного сократился в педагогическом порыве. Видать, от неожиданности.
– Не пыли, Феб, – сказал он вполне примирительным тоном, – жизнь монарха – не мед сладкий. И главная ее трудность в том, что ты всегда на виду. Всегда в центре толпы. Все от тебя хотят благ земных. И при этом ты всегда одинок. То, что я имею твою дружбу – это просто счастье. Божий подарок. И я не хочу ее лишаться по твоей легкомысленности.
Я огляделся. Мы стояли с доном Саншо у колодца нос к носу, как два петуха на бойцовской площадке, во все стороны растопорщив перья. Вся моя свита попряталась по конюшням от греха подальше. И караульных наших тоже видно не было – схоронились, чтобы не огрести под горячую руку. Двор опустел, и только из сарайчика вышла жена литейщика и прямо на пороге принялась вдумчиво стряхивать какие-то тряпки. Глядя на нее, дон Саншо сменил тему:
– И вообще, пойдем поговорим в мою комнату. Мы же не жонглёры, чтобы устраивать представление для плебса посередине двора.
На крыльце я тормознул подвернувшуюся под руку служанку и заказал нам две кружки сидра.
– Большой кувшин сидра и две кружки, – поправил меня дон Саншо.
Когда мы вошли в комнату Саншо, которая была зеркальным отражением моей, только без той захламленности, которую моя спальня приняла в последние дни при моем активном участии, инфант спросил меня:
– Что ты думаешь наконец делать с этими дойчами в винном погребе? Хозяину они уже надоели, да и мне тоже.
– А что с ними делать? – удивился я.
Откровенно говоря, со всеми проблемами, которые на меня навалились, я о них как-то позабыл. Незачет!
– Твой человек ими обижен. Твой суд, – напомнил мне дон Саншо.
Тут в дверь постучали, и та служанка с крыльца – кажется, дочь хозяина постоялого двора, – внесла, прижимая руками к животу, большой тяжелый кувшин – литра на три, с кружками на пальцах. Пропищала от двери: