Но он отбросил в сторону окурок и со сдержанной, несвойственной ему улыбкой сказал:
– Ну, до свидания, милое создание, – и протянул ей руку. Катя ощутила лёгкое пожатие, которое словно пронзило её насквозь, и, вырвав руку, поспешно исчезла за дверью.
Она была так взволнована, что не заметила, как вбежала на третий этаж, вскочила в комнату, которая оказалась незапертой и, даже не догадавшись удивиться этому обстоятельству, зажгла свет.
Марина с закрытыми глазами лежала на кровати.
– Спишь? – шёпотом спросила Катя, наклоняясь над ней.
Марина открыла глаза, оглядела Катю и не ответила.
– А Зиночка где?
– Я её не пасу!
Катя сникла, отвернулась к окну и через некоторое время, понадобившееся ей на то, чтобы оформить смутное недовольство в определённую мысль, пробурчала:
– Бедный Юрочка! Теперь-то я понимаю, как ему с тобой не сладко и почему он уходит с перекошенным ли… – почувствовав, что Маринка дышит ей в ухо, Катя примолкла. Почти в ту же секунду Маринкины пальцы бесцеремонно дёрнули её подбородок. Лица их были теперь совсем рядом.
– Девочка моя, – с притворным спокойствием проговорила Марина, – не берись судить о том, в чём ты ещё ничего не смыслишь.
И, не дав Кате опомнится, она быстро вышла из комнаты своей стремительной походкой. Катя пожала плечами и задумалась. Казалось бы, самолюбие её было оскорблено, но даже сейчас она не могла рассердиться на Марину, которой привыкла восхищаться.
Я смутно помню Катю Шатрову ещё до-Маринкиной поры, как красивую, жизнерадостную, покладистую девушку с потрясающе длинными ресницами, светлыми, с золотисто-рыжим отливом волосами, женственной фигурой. В институте она считалась признанной красавицей, но, на мой взгляд, ей не хватало изящества, и, раз отметив про себя, что девочка она ничего, больше ею не интересовался.
Позже, сравнивая ту Катю и Катю, с которой познакомился некоторое время спустя через Маринку, я для себя определил, в чём дело: до знакомства с Мариной, Катя ещё во многом оставалась ребёнком., молодая, не растревоженная душа её дремала, по сути, у неё ещё не было установившегося характера; что-то бродило в этом красивом сосуде, но не было в ней той постоянной целенаправленной внутренней жизни и борьбы, которая питала Маринку и отличала её от других. Наверное, она мечтала о чём-нибудь прекрасном и далёком от жизни, как все чистые, не пробудившиеся души. Кто знает, не встреться она с Маринкой, из Кати мог выйти совсем другой человек. Встреча эта (по позднему признанию самой Кати) была подобна взрыву динамита в горном ущелье, последствия её казались непредсказуемыми.