Мама медленно выдохнула, старалась взять себя в руки, выступила на шаг, загораживая меня, словно пыталась защитить:
— За кого, Гней? Я имею право знать. И дочь имеет право знать. Хотя бы для того, чтобы смириться. Дай ей эту возможность.
Теперь я смотрела на отца. Наблюдала, как каменеет его лицо. Хотя, может ли окаменеть камень? Он опустился в кресло у большого полукруглого окна, забранного переплетом в виде сходящихся в центре лучей. Смотрел сквозь толстые стекла на голые серо-бурые скалы по ту сторону обрыва, тронутые багровым заревом заката. Слился с ними своей серо-коричевой мантией, залегшей жесткими заломами.
— А разве это имеет значение: за кого?
Он вдруг резко обернулся, зеленые глаза лихорадочно горели. Серьга в ухе раскачивалась, как безумный маятник. Отец стукнул кулаком по маленькому столикому с инкрустированной искусственным перламутром столешницей. По залу поплыл гул от удара.
— Не все ли тебе равно, за кого? — Он порывисто поднялся, вскинул руку: — Да плевать, за кого! Слышишь, Корнелия? Плевать! И ты должна быть благодарна, что Император избавил меня от этого позора! Что он вообще узнал о нашем существовании!
Меня лихорадило. Я чувствовала, как к щекам приливает кровь, как мертвенный холод сменяется нестерпимым жаром. Я вышла вперед:
— Мне не все равно, отец. Я не хочу! Не хочу! Не хочу уезжать отсюда! — Я нервно покачала головой: — Не сейчас!
Он смотрел с пренебрежением. Таким взглядом смотрят на рабов. Впрочем… я не многим отличалась. Я всего лишь неудобная дочь — имущество своего отца. А если выйду замуж — лишь сменю хозяина.
Отец направлялся ко мне. Медленно, шурша тканью:
— Ты не хочешь? — Он усмехнулся. — А тебя разве спрашивают? Больше того, моя дорогая дочь: разве спрашивают меня? — Отец замер прямо напротив, смотрел, поджав губы: — Это решение Императора. Сделаешь, как прикажут. Поэтому еще слово возражений — и я велю запереть тебя в штольне. До самого отъезда.
Я вскинула голову, шагнула вперед, встав почти вплотную, будто бросала вызов:
— Чтобы ваша суровость стала моим последним воспоминанием о доме? И о вас, отец? Этого вы хотите?
Мама тронула меня за руку, призывая молчать, но сейчас мне было все равно. Я не могу ничего изменить, так хотя бы теперь скажу то, что думаю. То, что всегда хотела сказать.