Улыбка приручителя чуть поблекла, а сам он прищурился, молча
глядя на разом подобравшегося кронпринца.
— Он все еще жив и относительно здоров — Алексей сейчас
напоминал хищника, почуявшего добычу: кронпринц подался вперед,
глядя прямо в глаза «названному брату». — Убьешь меня, и он умрет
вместе со мной.
— Хочешь мне что-то предложить или просто страшно отправится на
тот свет и ты тянешь время? — Артур многому научился в новом мире.
Например, сохранять спокойный голос в тяжелых ситуациях, хотя
больше всего ему хотелось взять пустой револьвер за дуло и
расколотить этому хлыщу всю рожу тяжелой рукояткой.
— Моя жизнь на его. Позволишь уйти в немецкое посольство, а я
расскажу, где спрятал твоего старикашку. — Взгляд Алексиса выражал
презрительное превосходство. Несмотря на рану и явно превосходящие
силы, он считал себя хозяином положения. — Считай это кратким
перемирием. Не причиняем друг другу вреда до его окончания.
— Откуда мне знать, что ты меня не обманешь? — подозрительно
прищурился юноша.
— Твой покровитель разве не говорил, что любая сделка между
такими, как мы, не подлежит нарушению? — деланно удивился
кронпринц.
Приручитель стиснул зубы, мысленно сосчитав до пяти. Люци не
упоминал ничего подобного, однако что-то внутри юноши, какое-то
шестое чувство, подтвердило слова Алексея. Артур точно знал, что
его соперник не лжет.
— Ты же знаешь, что я не остановлюсь, пока не убью тебя.
— Не сможешь, — мерзко ухмыльнулся кронпринц. — Но право
попытаться после того, как перемирие закончится, у тебя будет.
Артур молчал, пристально глядя на насмешливо скалящегося
соперника.
Комаровский был его вассалом. Первым, не считая Хетем с Ари, кто
поверил в него и присягнул на верность. Да, старик выставил свое
условие за верную службу, но это условие было продиктовано честью,
и граф держал свое слово. К тому же Артур не питал иллюзий о том,
как здесь обходились со стариком. Состояние других пленных,
оборудование в пыточных, сваленные в беспорядке тела в камерах… Все
это ясно показывало, что люди здесь были не более чем игрушками,
которые ломали на потеху. Комаровский страдал с первого же дня
заточения.
«Пока я спасал принцесс, жрал стряпню Мэрилин и обнимался с
каддэями, его пытали… А теперь я еще думаю о том, готов ли обменять
его жизнь на отсрочку собственных планов? Как давно я стал таким
уродом?»