И все это дополнительно было еще и обожжено.
Плохо. Такую травму не вылечить на поле боя. Тут нужны дни
кропотливой работы, лекарства, хорошее питание и постоянное
наблюдение лекарей, лучше — лекарей-чародеев.
Всего этого у меня не было. Зато была неизвестная тварь, которую
сейчас отчаянно уводили в сторону лучший друг и командир, и
перспектива скорой гибели, в случае, если я немедленно не помогу
им.
Я закрыл глаза и отрешился от мира. Это оказалось не так уж и
сложно. Тамсин больше не ревел с каждым замахом, Хервит тоже берег
дыхание. Сушитель же изначально не отличался разговорчивостью. Так
что можно сказать, бой проходил в тишине. Помог и дождь, что за
мягким шуршанием скрадывал прочие звуки.
Я глубоко вдохнул и сфокусировал все внимание на колене. Помогая
руками, принялся сопоставлять отломки костей. Латал разорванные
сосуды, вытягивал и приращивал обратно к костям мышцы.
Восстанавливал нервные пути. Эту сложнейшую работу я делал наспех,
грубо, компенсируя недостаток времени и аккуратности чудовищным
вливаниям силы. Плоть отзывалась на избыток жизненной энергии
бесконтрольным ростом. Тут и там в теле возникали опухоли, и я едва
успевал их давить. Вторя шуму дождя, с едва уловимым шелестом и
зудом поперла из фолликулов на лице жесткая щетина. Удлинились
ногти.
Голой силы не хватало, для работы требовалось вещество, и я взял
его из единственного доступного источника. Почувствовал, как
сдуваются мышцы, как горячо плавится и тает подкожный жир.
Меня затрясло. Вернулась боль, почти сразу затошнило. Нервная
система сходила с ума, мозг захлебывался в лавине сигналов от
стремительно меняющегося организма. Я творил из себя кадавра, и
чудовище это рождалось в муках.
— Аделард! — доносится до моего сознания. Голос принадлежит
Хервиту.
Рано. Еще не закончил, еще чуть-чуть.
— Аделард, мать твою!
Все. Я открыл глаза и сделал глубокий вдох. Осторожно пошевелил
ногой. Та ныла и противно щелкала, но вроде бы сгибалась. Я
медленно встал, сделал пробный шаг. Во всем теле чувствовалась
слабость, а изуродованная конечность ощущалась чужой и немощной.
Кажется, она стала короче.
Я попытался сделать еще шаг, но лишь рухнул в мокрую траву.
Сердце бешено колотилось, руки тряслись. Мой акт уродливого
“творения” отнял слишком много сил. Я не был способен не то что
сражаться, даже просто идти. В отчаянье я снова потянулся вглубь
себя, намереваясь вычерпать из источника последние крохи.