– Какого хрена выеживаешься? – напускается он на приборную доску, барабаня по рулю. – Прекрати, говорят тебе! – грозно кричит он красной лампочке, мигающей особенно настойчиво.
Тут сбоку появляется увалень и вкрадчиво стучит по стеклу. Уве опускает стекло и с кислой миной смотрит на увальня.
– Это сигнал заднего хода орет, – поясняет тот.
– Не учи ученого! – ворчит Уве.
– У этой машины не совсем обычное устройство, я мог бы показать, где тут что крутить, – кашлянув, говорит увалень.
– Небось не дурак, сам разберусь, – хмыкает Уве.
– Да, да, конечно, – с готовностью поддакивает увалень.
Уве сердито косится на приборы:
– А теперь чего она кобенится?
Увалень охотно объясняет:
– Теперь она определяет, не сел ли аккумулятор. Если сел, с электропитания она перейдет на бензин. Это гибрид, типа…
Уве не удостаивает его ответом. Поднимает стекло. Увалень остается стоять с разинутым ртом. Уве смотрит в левое зеркало. Потом – в правое. Потом дает задний ход, иномарка истошно пищит, прицеп со снайперской точностью проходит между домом Уве и домом увальня с его беременной супружницей.
Выйдя из машины, Уве небрежно бросает ключи увальню.
– Сигнал заднего хода, автопарковщик, видеорегистратор… Если тебе столько всякой хрени нужно, чтоб парковаться с прицепом, на кой ты вообще брал себе прицеп?
Но увалень только довольно кивает.
– Вот спасибочки – выручили! – радуется он так, словно это не Уве распекал его последние десять минут.
– Да я бы тебе даже магнитофон перематывать назад не доверил, – отвечает Уве, гордо удаляясь.
Беременная приезжая стоит все так же, скрестив руки на груди. Глядит, правда, уж не так сердито.
– Спасибо! – звонко благодарит она и криво улыбается – сдерживая хохот, догадывается Уве.
Карие глазища – огромные, Уве прежде таких и не видал.
– У нас во дворе проезд запрещен. Хочете не хочете, а выполняйте.
Она смотрит на него с таким видом, словно заметила, что он сказал «хочете» вместо «хотите». Хмыкнув, Уве обходит ее и направляется домой.
На полпути он останавливается на мощеной дорожке, ведущей от дома к его сараю. Морщится так, как умеют морщиться только мужчины его поколения – не только нос, но и все туловище словно собирается гармошкой. Опустившись на колени, он припадает лицом к плитке, которую аккуратно и неукоснительно перекладывает заново каждые два года, даже если оно и не требуется. Принюхивается. Утвердительно кивает. Встает.