Вот только, как говорится, что-то пошло не так. Заговор
провалился. Юниа пыталась бежать, но неудачно. Теперь мне было
понятно, почему Эйру привели в таком странном сером платье – плохо
сидящем, из грубой ткани. Да потому что она тоже в тюрьме. И я не
сомневалась, что меня оденут в такое же. Когда поправлюсь
настолько, чтобы встать с постели. И какое наказание нас обеих
ждет, тоже не сомневалась.
Похоже, смерть забавлялась со мной, как кошка с мышью. Выхватила
мое сознание из тела за мгновение до крушения самолета и забросила
в другое, замерзающие в снегах. Не дала умереть от болезни – чтобы
отправить на эшафот. Хоть бы знать, как здесь казнят. Отрубают
голову, вешают, сжигают на костре?
А ведь было еще кое-что.
Мужчина, с которым Юниа предавалась темной страсти на постели из
черных лепестков. Мужчина с разноцветными глазами и голосом, от
которого по спине бегут мурашки. Кто он и какую роль сыграл в том,
что произошло?
В этой мозаике не хватало слишком многих кусочков. Но даже если
б я собрала ее целиком – что это изменило бы?
В голову пришла мысль, похожая на разряд молнии.
Лучше было бы, если б все думали, что я безвозвратно потеряла
память и рассудок. Возможно, это спасло бы мне жизнь. Сумасшедших
обычно не казнят. Но теперь уже поздно.
«Слишком поздно, Юнна…»
Мне все-таки удалось задремать, и проснулась я от разговора
Герты и Ариты. В первое мгновение, еще сквозь легкую дымку сна, мне
показалось, что понимаю все, а не отдельные слова. Герта говорила,
что дождь смыл весь снег, хотя местами еще осталось немного. Арита
в ответ жаловалась на свои сапоги, пропускающие воду. Мол, надо бы
отдать в починку, как только станет потеплее.
И тут же все снова исчезло. Они продолжали говорить вполголоса,
но теперь я слышала только слова на чужом языке, из которых
понимала хорошо если десятую часть. И все же ощущение было таким,
как будто слова эти затянуты тонкой пленкой, скрывающей от меня
смысл. Сдернуть ее – и я буду понимать все, не пытаясь напряженно
уловить знакомые слова и перевести их. Как понимала только что,
сквозь сон. И ночью.
Может, притвориться, что снова болит голова, и попросить еще
зеленой отравы? Я не сомневалась, что ночные видения-воспоминания и
понимание языка – его побочное действие. Наверняка это какой-то
легкий наркотик, который не только обезболивает, но и расширяет
сознание, снимая блоки. Не привыкнуть бы к нему. Хотя… если мне
действительно грозит смертная казнь, не все ли равно?