- Стой, куда ты опять? Стой, кому
сказала. Не трогай телефон.
- Да это мой телефон!
- Не трогай!
Запрыгнув ласточкой на кровать, опять
тянусь к тумбочке, чтобы схватить лежащую на ней трубку и, вызвав
список последних абонентов, нажать кнопку набора. Но бездушный
голос только твердит, что чужой аппарат вне зоны доступа.
Бли-и-и-н! Хочется завыть, что-нибудь разбить, сломать. Голос
Сомовой продолжает талдычить в ухо:
- Если ты сейчас не скажешь, кто ты,
то я, вообще, не знаю, что я сделаю!
И снова орет в сторону
санузла:
- Гоша!
Вот чего туда все время орать? Или она
думает у Гоши запор, и он там заперся? Через секунду мы уже вдвоем
на кровати, поверх одеяла, забравшись с ногами, и орем друг на
друга:
- Ань, ну что ты заладила как попка.
Гоша, Гоша. Это я, Гоша, я!
- Да какой ты Гоша?!
До меня вдруг доходит, что… У меня не
только чужое лицо…, что я весь чужой… Не мужчина. Заглядываю за
пазуху, а потом лезу в штаны:
- Откуда это вымя? А где, где вот
это?
В ответ только Анькин растерянный ор,
который ничего не объясняет и никому не помогает:
- Да я-то, откуда знаю! Ты, вообще,
кто?
Пытаюсь собраться и на повышенных
тонах все-таки добраться до ее мозга:
- Ань, это я, я, я, Гоша! Эта тварь,
эта конченая Карина! Ты что не видишь, что она со мной
сделала?
Сомова опять вопит, не желая верить
своим глазам и ушам:
- Да что она с тобой сделала, я ничего
не понимаю! Кто ты?
С этой рожей? Блин, ни малейшего
намека!
- Да откуда я знаю!
- Так, тихо, подожди. Я не знаю, кто
ты, откуда, но я тебя прошу, пожалуйста, просто скажи мне - где
Гоша?
Епрст, так и хочется выматериться… Я
беру Сомову за плечи и трясу ее как грушу:
- Что ж такое, Аня! Мы вчера, с тобой,
ели суши, я тебе все, про эту дуру, рассказал, и потом я попросил
сделать мне чашечку кофе, и наверно отрубился! Ну, что ты, ни хрена
не помнишь, что ли? Я еще сказал, что ни с кем не смогу жить под
одной крышей, кроме тебя. Твою мать! Ну, ты не помнишь, что
ли?
Из Сомовой словно выпускают воздух.
Таращиться, будто стукнутая пыльным мешком:
- Как? Гоша, это что, ты?
Силы покидают меня. Я валюсь на
кровать и тоскливо ною:
- Ань, что со мной стало,
а?
* * *
Мы идем на кухню, и я там достаю с
полки бутылку виски, стакан и, пристроившись у стола, методично
пью, порцию за порцией — то ли пытаясь забыться, то ли снять
стянувшийся у меня внутри комок страха. Но не очень-то получается —
время от времени заглядываю за пазуху, проверяю не исчезло ли там
привалившее счастье и отчаяние возвращается: