- А почему тут все такое огромное? –
задал я очередной вопрос. – Дома из таких огромных бревен, навесы
массивные, крыша из таких толстых досок. Никакой экономии
древесины!
- Так оно же понятно, Вы чего,
Никифор Иваныч! – округлил глаза Митька. – Морозы зимой такие, что
глаза застывают на ходу, а снега наваливает – во!
Он показал рукой примерно под крышу
соседнего домика. Ну, до крыши там метра четыре. Нормально так
снега, в общем. А насчет температуры… это сколько градусов, когда
глаза застывают? Сорок, пятьдесят? Как в Якутии? Нет, опять же до
этого он говорил, что средняя полоса. Хотя в Якутии же тоже есть
средняя полоса.
В общем, я в очередной раз кивнул,
будто все понял-вспомнил, и мы шагнули в полумрак Дома Советов.
Узкая скрипящая лестница из тамбура в
открытую дверь убегала прямо вниз, исчезая в темноте полуподвала.
На нижних ступенях играли красноватые огоньки искусственной
подсветки. Дверь справа, плотно закрытая, надо полагать, вела в
апартаменты местного главы поселения. Никаких надписей, типа «зал
заседаний» и «глава общины», не было.
Дверь в обитель главы общины
неожиданно распахнулась – мы даже отпрянули – и перед нами возникло
чудо природы. Раскрасневшаяся блондинка с косой до попы, вырезом в
простом платье не особо скрывающим потрясающую высокую грудь,
замерла на нижней ступени. Голубые огромные глаза округлились при
виде меня.
- Здрасте, - выдавил я почему-то
краснея под ее сжигающим и пожирающим взглядом.
- Доброго дня, Полина Захарьевна, -
пробормотал Митька, прячась за мою спину.
- Здравствуй, Митрофанушка, - пропело
женское чудо природы, продолжая сверлить меня взглядом. – А что у
нас Собрание не для всех а, Никифор Иваныч?
Я с трудом отлепил от нее взгляд,
посмотрел на Митьку: мол, скажи чего-нибудь, подскажи, помоги.
Он кивнул.
- Так вот мы и спешим!
- Ага, спешим, Полина Захаровна! –
повторил я, делая шаг к подвалу.
Она перегородила дорогу, встала
вплотную. Тепло и мятный аромат обдали меня как облаком, я прижался
к косяку. Она провела теплой рукой мне по волосам, щеке,
прошептала.
- Только не Захаровна, Никифор
Иваныч, а Захарьевна! – ее пышная грудь была в сантиметре от меня,
от ее дыхания дрожали ресницы. – Что у нас, Митрофанушка, учитель
еще не в себе, раз взял тебя с собой?
Митька, слава ему, оттянул меня от
гипнотического взгляда этой бестии на лестницу, закрыл собой.