Нет, мастера просто не могли допустить подобного. Из их слов
выходило, что они ещё и помогали мне развить чувство опасности. Вот
только на всей территории додзё чувство опасности любого человека
будет орать благим матом и истерить в попытках достучаться до
своего хозяина. Так что тут не чувством опасности надо обладать, а
уметь ранжировать его и выделять из общего фона детали, которые
могут спасти от многих проблем. И вот как раз с этим были
проблемы.
Растяжку я заметил сразу, стоило только внимательно
присмотреться. Пусть это и была прозрачная леска, но в этот момент
солнце удачно блеснуло по ней, да и пара примятых травинок намекали
на наличие чего-то лишнего.
Тропы в додзё были выложены природным камнем, а за газоном
отдельно следил один из мастеров, и когда я говорю «следил» —
имеется в виду, что газон был большую часть временем идеальным. Так
что допустить помятости он никак не мог, если, конечно, того не
требовалось в учебных целях. Ну или эта «неряшливость» нужна была
для создания какой-то композиции.
Перешагнуть ловушку было легко, и это настораживало. Это было
чересчур просто. Слишком погружённый в свои мысли, я не заметил
движения сзади и пропустил удар по затылку, меня бросило вперёд, но
ещё до того, как я упал, наступила тьма.
Странно, наверное, говорить подобное, но с момента попадания
сюда, для меня это состояние стало вполне обыденным.
***
Очнулся я уже в привычной комнате лазарета. Я здесь оказывался
так часто, что помнил, кажется, каждый предмет в этой комнате. Она,
можно сказать, была персонально выделена только для единственного
ученика «Последнего приюта».
Да, вот так мне повезло, и я считался на данный момент
единственным учеником этого додзё. При этом я знал, что Эйко тоже
часто занята тренировками, но они всегда проходили так, что я этого
не видел. Ну а мои попытки подсмотреть, предусмотрительно
останавливались мастерами.
— Плохо... Леска... хорошо... Мешок с песком... плохо, —
раздался рядом со мной прерывистый и слегка шипящий женский голос.
Таким голосом впору говорить в интимной обстановке, так как в нём
были настолько сильны тёмные таинственные нотки, что у любого
слушающего эту женщину мысли бы начали течь только в одном строго
определённом направлении. Вот только жажды убийства в каждом слове
было больше, и я чувствовал, что женщина сдерживается. Сильно
сдерживается. — Думаешь... много... не надо так, — уже обиженно
было произнесено под конец, и я почувствовал, что комната
опустела.