Мать мучилась, но по-прежнему опекала
бестолкового сына и переживала за него. Приносила еду, чтобы ненароком не
отравился спиртным, стирала одежду и постельное белье. Правильно говорят, что трудный ребенок – самый любимый.
– Ты самая тяжелая моя работа, – в
редкие минуты контакта с сыном говорила сыну Варвара и плакала.
– Да ладно тебе, мать, травить душу, –
смущался тогда Толян и уходил к себе, чтобы залить проснувшееся вдруг чувство вины новой порцией пива.
Если бы не мать, Толик давно уже сгинул
бы под забором. Самое удивительное, что он это понимал, и хоть кричал, если
старая женщина его пилила, но никогда не поднимал руку и даже, бывало,
прислушивался к ее словам. Может, только благодаря
заботе матери он все еще оставался привлекательным для женского пола, и бабы
слетались к нему, как мухи на варенье.
Зимой он часто уезжал в город к
очередной своей пассии и жил за ее счет. Создать семью он не мог, как не
способен был и на длительные отношения: ну, не терпел
Толян ни давления на себя, ни попреков и слез. Как только новая баба начинала
что-то требовать, он без сожаления бросал ее.
Однако с первыми теплыми лучами солнца,
как перелетная птица, парень возвращался домой. Его визиты
опять приносили горе матери и дружку Юрке, который без Толяна был слабым, но
нормальным человеком: работал, как все, имел семью, по вечерам с сынишкой
возился. Но как только на горизонте появлялся Нефедов, жизнь
Юрки превращалась в труху. Маленький и
пухлый Степанов ходил хвостиком за высоким и крепким другом, выполняя все
его приказы. Даже в тюрьму один раз сел за грабеж, которого не совершал.
Толик еще раз потянулся, встал наконец и
подошел к зеркалу. Оттуда на него уставилась угрюмая физиономия с черным,
покрытым выросшей щетиной, подбородком, пустым взглядом и набрякшими веками.
Мужик провел рукой по лицу, поскреб щетину, не зная, мыться или нет, и решил, что в понедельник надо привести себя в
порядок.
Взяв полотенце и бритву, он вышел во
двор, где был колодец. Опрокинув ведро воды в пластмассовый таз, стоящий рядом,
Толик с удовольствием побрился и вылил на голову ледяной родниковый поток. Тело покраснело и покрылось мурашками, с длинных прядей
волос стекала влага. Голова волка с распахнутой пастью, выколотая на руке,
казалось, довольно ухмылялась. Толик по-собачьи отряхнулся, отфыркался, и
солнце заиграло радугой в прозрачных каплях.