После жаркого дня к ночи похолодало. По ногам вовсю гулял сквозняк, раздувая подол тонкого платья, и я порядком продрогла, пока мы шли по пустынным переходам дворца. Оказалось, для Трирейна это обычное дело – с гор к вечеру спустилось облако и налетел ветер, принеся с собой холодное дыхание ледников.
Об этом и поведал мне Расмус Легер, после чего, дав согреться, разложил передо мной на дубовой поверхности стола письма. Их было пять штук, и все они, без сомнения, были написаны рукой моей матери. Я, изучившая каждую завитушку в буквах ее предсмертной записки, можно сказать, была экспертом в почерке Анны Ривердейл!
Вот и теперь я смотрела на ее ровные строчки и характерное написание «В» и «Т» и не могла поверить своим глазам. Взглянула на даты – четыре письма были написаны до моего рождения, последнее – через месяц после него, и под каждым красовалась изящная мамина подпись, подделать которую было очень и очень сложно.
Но письма не были подделкой – все без исключения они были выведены рукой Анны Ривердейл. Я до сих пор чувствовала слабые отголоски ее ауры.
Только вот их содержание…
- Маллет мне их отдал, – перестав расхаживать из угла в угол, произнес Расмус Легер. – Принес и кинул на стол. Заявил, что не собирается больше молчать и что не позволит мне воспитывать его ребенка. Ваше внешнее сходство несомненно, но помимо этого у него есть письменные доказательства измены моей жены.
В горле у меня пересохло, буквы замелькали перед глазами, словно пытались убежать от моего пытливого взора. Потому что доказательства у него были.
В этих письмах изнывающая от страсти мама признавалась в том, как сильно она любит Сильвера Маллета и ждет не дождется их новых встреч. Договаривалась о свиданиях, описывала свои ощущения от… любовных игр, а потом признавалась в нежелательной беременности. Боялась, что их обман заметит муж и ей не поздоровится.
Но в последнем письме мама говорила, что все утряслось. Муж так и не понял, что дочь не от него.
Дочитав до конца, я была готова схватиться за голову, в которую не укладывалось… все это! Дыхание в который раз перехватило, грудь резануло острой болью, но я все же заставила себя успокоиться.
За голову хвататься тоже не стала. Сложила письма в стопку и уставилась графу Легеру в глаза.
- Этого не может быть, – сказала ему спокойно. – Почерк ее, аура ее, но я уверена, что письма поддельные. Неужели было так сложно проверить?