От пережитого шока ноги подкашиваются, голова кружится, но меня
ловят сильные мужские руки. Приятно, черт их подери! Но... Запах
горелого все же неприятно щекочет нос.
— Эй, соберись уже, кретин! Ты ж не слабонервная адептка, чтоб в
мужские объятия падать! И... тебе бы не помешало одеться... Почти
всё сгорело... — бурчит зеленоглазый.
Краска мгновенно приливает к лицу, отталкиваю от себя мужчину и
инстинктивно прикрываю стратегически важные места, как вдруг, до
меня доходит смысл сказанного. Одна рука чувствует обнаженную
грудь... Слишком мускулистую и плоскую для меня — то, что
называется «не понял?!», ведь бюст — одна из немногих моих
гордостей — хотя бы на него смотрели...
Взгляд опускается вниз и...
Боже, мои ноги! Мне пришили чужие конечности? Большие,
накаченные и... волосатые?! Песец! Какой наркоз мне давали, что я
до сих пор не отошла от него? Надо будет сказать анестезиологу, что
мне какая-то дичь чудится. Это же ненормально! Я же не психическая!
Или...
Судорожно оглядываюсь в поисках зеркала. Замечаю застекленный
стеллаж с чем-то там, который лишь немного отражает, но этого,
думаю, будет достаточно. Спотыкаясь, подхожу к нему ближе, но не
вижу себя — лишь какой-то молодой человек с мокрыми рыжими волосами
и в практически сожженной одежде, висящей клочьями, приближается
мне навстречу, прикрываясь и откровенно пялясь. Позади рыжего — тот
высокий зеленоглазый брюнет с пепельной прядью, которого из-за всей
суматохи толком разглядеть не успела. Заглядываю за стеллаж, чтобы
посмотреть на наглеца, но вижу лишь запыхавшегося и подпаленного
практиканта, который упирается ладонями в свои колени и переводит
дух. А рыжего нигде нет. Снова смотрю на парня в стеллаже и
оглядываю его с ног до головы, понимая, что он полностью повторяет
мои движения.
И его лицо... Кажется таким знакомым. Яркие голубые глаза горят,
словно прожигают насквозь. А вот тело... Все в шрамах и порезах.
Кажется, я такое разглядывала совсем недавно.
В этот момент, невероятного шока и сильнейшего стресса, вторая
моя рука нащупывает через остатки ткани что-то чужеродное.
Твою ж! Да не может быть! Ладонь непроизвольно сжимает абсолютно
посторонний орган, чтобы развеять остатки тумана в голове, но
резкая боль пронзает тело.
На новый вопль у меня не остается сил, и я просто проваливаюсь в
темноту, перед этим вспомнив, почему мне показался знакомым этот
рыжий. Я убила его.