Да, он точно идиот, раз поверил этим сказкам, что регенерация будет помогать больным раком. Он жизни, что ли, не нюхал, раз повёлся на сказки «добрых» дядечек? Да, у него была четвёртая стадия рака, когда он прибыл в лабораторию. От его мышечной массы ничего не осталось, и жизнь в нём почти не теплилась, сидел на наркоте, которая уже не могла заглушить боли. Выглядел хуже деда Сто. Да, излечился. Но это не значит, что вакцина уйдёт в массы. Её будут продавать толстосумам, которым нужна вечная молодость и бессмертие.
Он был удобен для исследований, но вот подходит время, когда его утилизуют, или начнут изучать какую-нибудь хрень. Допустим, насколько эта регенерация сильна и способна противостоять ядам. Ведь именно это изучали на Мини, пока она не осталась единственной оборотницей в лаборатории. Неудивительно, что малышка такая дикая. Что хорошего она видела от людей?
Макси стало тяжело. Он начал задыхаться. Она где-то здесь страдает. Её опять пытали, мучали, издевались.
«Ты не можешь меня защитить», — сказала она.
Это самое унизительное, что он мог от неё услышать. Ничтожество. Трахнуть хотел вместо того, чтобы вытащить девочку из этого ада, а уж потом трахать.
— Все в порядке? — обеспокоенно поинтересовался Горбунов, подсвечивая глаз Макси, который подбила Мини.
— Нормально, — кивнул оборотень и покорно пошёл за охраной в столовую.
Он всё осознал. Это для него было обычным делом - пребывание в этом месте, а она - пойманная, замученная, необычная девочка, которая хочет на свободу, к маме хочет. При упоминании о маме из уст девочки, сердце кольнуло, а теперь, оценивая масштаб катастрофы, Макси содрогнулся.
Запах жаренного куска мяса с кровью, овощи и ломоть свежего хлеба не вызывали аппетит. Он хмуро смотрел к себе в тарелку, спиной чувствуя полные отвращения взгляды охраны, наставленные на него объективы камер слежения.
Грохнулся напротив на железный стул дед Сто. Уронил на стол поднос с овсяной кашей.
— Ну, как всё прошло?
Макси горько усмехнулся. А потом поднял на старика дикий взгляд.
— А вот теперь я увидел в тебе волка, — он стал наяривать ложкой, поглощая свою кашу.
— Ты знаешь, где её держат?
— Влюбился? — усмехнулся дед, прожигая пристальным тяжёлым взглядом, от которого стало ещё хуже, душно, нестерпимо горестно. Сто умел задавливать, это Макси давно заметил.