В моей сказке семеро победили. С триумфом они вошли в столицу,
окружили дворец Императора и вынудили его признать свое поражение.
А потом правили страной вместе, все семеро, рука об руку. Долго и
справедливо.
Княжна как завороженная слушала мой каркающий говор. Я
говорил... говорил... А перед глазами моими проплывали совсем
другие картины. Как опустил взгляд, отдавая команду о моем аресте
безликим громилам из Багряной Бригады, светлейший князь Иоанн
Голицын. Как обнаружил пустоту за моим плечом, там, где должен был
стоять, прикрывая мне спину, названный брат мой и возлюбленный
сестры моей князь Север Долгорукий. Как подскакивает, катясь по
помосту, отрубленная голова Прошки Брюса, единственного, кто не
предал и остался со мной до конца. Как длинные костлявые пальцы
Императора прилаживают усыпанный самоцветами орден на парадный
мундир графа Велимира Оленева, владеющего одинаково искусно
клинком, ружьем и нежным словом. Как безликая толпа рукоплещет
палачам, хладнокровно расправляющимся со всеми членами моей семьи.
Без устали свистят топоры, и кровавый ручеек стекает по пыльной
брусчатке лобного места... Как дергается и замирает в петле
безжизненное тело Кузьки, моего бесконечно доброго денщика,
заботливого, как тысяча мамочек. Который заменил мне погибшего на
чужой войне отца и последовавшую за ним в скором времени мать.
— А у кого-нибудь из семерых же была маленькая дочка, которая
потом станет самой доброй Императрицей? — спросила девочка, когда я
замолчал.
— Конечно, маленькая княжна, — я снова улыбнулся в бороду.
— Тогда это буду я! — заявила девочка. — Мой папа сказал, что
через неделю моя помолвка с наследником Императора! И мне уже сшили
небесно голубое платье в серебряных звездах!
— Наверняка это самое красивое платье, которое когда-либо видел
этот мир! — проговорил я, изо всех сил скрывая свое нетерпение. Но
маленькая княжна не торопилась. Она принялась болтать о том, как
она подложила бонне в туфлю маленький камешек, и той приходилось
скрывать хромоту, чтобы светлейший князь не сделал ей
замечание.
Я кивал, улыбался, качал головой, а сам неотрывно смотрел на
детский кулачок, в котором была зажата моя надежда.
Нежный перезвон часов возвестил о скором ужине.
— Ой, мне пора бежать! — княжна вскочила с пуфика и шагнула к
решетке. — Я люблю твою сказку, деда Никто. Вот твоя оплата!