– Скажи мне честно, Демид, – прерывающимся голосом шепчет Эля, заламывая руки. – Это опасно? Она… умирает?
– Это агрессивная болезнь и смертность высокая, – откашлявшись, отвечаю ей.
Самого душат эмоции, ведь я редко позволяю себе реально думать о наших перспективах.
– А шансы? Что за лечение? Что говорят врачи? – панически тараторит она, подходя ближе и вставая прямо передо мной, с ожиданием заглядывая мне в глаза. – Она ведь не умрет, правда?
– Нет, не умрет! – резко обрываю ее истерику.
Эля всхлипывает, даже не вытирая слезы, которые все продолжают течь, и прижимает руки к груди, у самого сердца.
Она похожа на гребаную страдающую Мадонну! Черт возьми! Как можно выглядеть такой красивой в подобной ситуации? И какого рожна я об этом вообще думаю!?
– Я пришел, потому что она хочет тебя видеть, Эля. Я готов заплатить любые деньги, если ты поедешь с нами в Израиль. Соне нужен стимул и она хочет, чтобы мама была рядом.
– К-какие деньги? – пораженно заикается Эля. – Ты что! Конечно, я поеду! Да куда угодно! Сегодня? Давай поедем к ней сегодня, Демид! Я так давно ее не видела!
– Сегодня с посещениями покончено, – чеканю я.
Не могу поверить в ее искренность. Как бы она не плакала, не могу. Эля – циничная и меркантильная. Она наверняка унюхала шанс урвать побольше, может, даже втереться снова в доверие, вот и импровизирует на ходу.
– Тогда завтра! – хватая меня за руку, умоляет эта вертихвостка с трогательно дрожащей нижней губкой. – Я должна ее увидеть, Демид! Ты так долго не пускал меня к ней!
Брезгливо стряхиваю ее руку, и она тут же напряженно подбирается, делая шаг назад.
– Я заеду за тобой к восьми, – сообщаю ей, вставая с дивана. – Обсудим подробности по дороге. И дай мне свой паспорт.
– Сейчас, – охотно соглашается Эля и бежит в другую комнату.
Из кроватки доносятся кряхтящие звуки, но я игнорирую их. Случайно бросив взгляд в ту сторону, вижу, что ребенок сидит и, не отрывая от меня глаз, грызет какую-то фигню. Отворачиваюсь, потому что впервые вижу, до чего он похож на свою мать. И это больно, сколько бы я не убеждал себя, что больше не люблю эту изменщицу. Я и не люблю. Ненавижу ее!
Ненавижу не только за то, что она мне изменяла, не любила, но еще и за то, что отняла у меня ребенка. До самого рождения я считал этого мальчика своим. Я любил его. Разговаривал с ним, читал ему сказки, еще когда он был в животе у мамы. Дождаться не мог, когда он появится на свет. И что в итоге? Этот ребенок не имеет ко мне никакого отношения.