Впереди раздались неразборчивые голоса. Впрочем, даже не
находись немцы в тридцати метрах от меня, я всё равно бы ничего не
понял - не разумею я их мову. Мне бы лежать и не шевелиться, да
чёрт меня дёрнул потянуться на 'гаусской'. Думаю, на моём месте так
поступил бы каждый неподготовленный к такому стрессу человек. Ведь
оружие, даже если толком не умеешь им пользоваться, придаёт
уверенность. Кому-то ложную, другому настоящую, спасительную.
Подвёл меня вес винтовки. Таская оружие, будучи в костюме,
который увеличивал параметры моего тела даже без учёта
кратковременных усилений, я привык к тому, что гаусс-винтовка
кажется детской игрушкой. А тут почти что шесть килограмм в левую
руку пришлось, которая совсем не такого веса ожидала.
Итог грустный - я уронил оружие, которое, словно специально
упало на сухой сучок. Разумеется, тот громко с подлым удовольствием
хрустнул, сообщив обо мне на всю округу.
Работай у немцев мотоцикл, то хрен бы они меня услышали. Но тут,
словно сама Судьба решила вмешаться и подкинуть неприятностей в тот
ворох проблем, что меня окружал с недавнего времени.
Громко - на фоне речи врагов - лязгнул металл, и тут же
прогрохотала пулемётная очередь. Пулемётчик был асом - с первого же
раза накрыл мой бугорок, причём, вслепую, сквозь густую листву и
заросли кустарника.
Что-то рвануло ладонь, обожгло шею. Я даже не обратил внимания
на это, просто пополз назад, прячась за бугорок от выстрелов и
молясь про себя, чтобы немцы не решились на прочёсывание зарослей.
Краем уха услышал далёкий гул десятков моторов, приближающихся ко
мне.
Укрывшись за бугорком, я посмотрел на левую руку, которая начала
стрелять острой болью.
- Мамочки, - прошептал я, глядя на развороченный кусок мяса, что
было раньше левой ладонью, и кровь, что едва заметными толчками
выплёскивалась из раны. Пуля прошла вдоль тыльной стороны ладони,
выворотив наружу верхний слой тоненького жирка и мышц, и сейчас
оттуда торчали края толстых, со стержень от гелевой ручки, сосудов,
из которых и выбивалась кровь.
Боль, которую минуту назад я не замечал, принялась грызть руку,
к ней тут же присоединилась боль от раны на шее. К счастью, там
была лишь царапина, хотя кровь текла ровным ручейком.
Меня начало мутить.
При себе не было ни аптечки, ни завалящего бинта, вся надежда
была на функции костюма, который я снял перед появлением
немцев.