– Умелля? - не понимает девочка. Ну да. Ей в ее возрасте
непонятна сама концепция смерти. Вроде её собственные родители на
её же глазах умерли, а она все равно не понимает.
– Ну уснула... Уснула так, что уже больше никогда не
проснется.
– Понятня, - погрустнела девочка. Ну ясно - своих родителей
вспомнила. Небось все трое суток пыталась маму с папой разбудить.
Мое настроение тоже стремительно испортилось.
После того как я закончил с ее волосами, мы еще раз покушали,
теперь и я подкрепился тоже, а потом снова включил ей Алешу
Поповича. А осоловевшая поле еды Ева опять начала клевать носом. Я
уложил ее на диван. Все на ту же простынь, застеленную поверх
клеенки. Пусть поспит. А мне поработать надо. Но далеко не отойдешь
теперь. Ну я тут, радом. Гараж освободить же надо. Вот и буду
потихоньку таскать всё в соседний домик. Работа не быстрая. Надо же
разбирать что там натаскано. Продукты в одну комнату. Тряпки - в
другую. Горючку (а у бывшего хозяина гаража был, оказывается,
неплохой запасец. И в канистрах, и, даже, в простых
пятилитровках.) в третью. В общем работы хватало. Периодически
я заглядывал в комнату к Еве. Но девочка мирно спала, и убедившись
в этом, я продолжал свою работу.
Я уже практически закончил её, когда заглянув в очередной раз в
комнату, не обнаружил Евы на диване. Ее вообще не было в комнате!
Как? Что случилось? Куда она могла пропасть? Двери я не запирал
конечно, но если б они открывались, я бы заметил. Ну, по крайней
мере должен был бы заметить. И что теперь делать? Я растерянно
заметался по комнате. Заглянул, под кровать, под стол. Нет
нигде...
И в этот момент я услышал тихий скулеж. Пойдя на звук я
обнаружил пропажу в узком закутке между печью и шкафом. Забившись в
него малявка тихо, но неудержимо плакала. Опустившись перед ней на
корточки как-то испуганно даже спросил её:
– Ева... Что случилось? Ты ударилась? Тебе больно?
– Мама... Хоцу к маме, - прохныкала девочка.
– Но... Мамы больше нет, - даже как-то растерялся я. - Мама
спит.
– Неть, не цпить, не цпить. Мама поцнулась.
– Мама уже никогда не проснется, - грустно заметил я,
вздохнув.
– Неть! Она поцнулась, поцнулась! Ааа...
Понятно. Пока я работал, девочка спала. И, скорее всего, во сне
видела свою маму. Живую, не мертвую. И проснувшись, понятно -
закатила истерику. «Хочу к маме!» Как ей объяснить, что мамы нет
больше? Ни ее ни какой-либо другой. Совсем нет. Она ж ничего не
хочет сейчас слушать. А у меня внутри растет раздражение. Ну не
перевариваю я детских слез. Причем, если кого другого они и могут
разжалобить или заставить растеряться, то меня они всегда только
злили. Просто в большинстве случаев это примитивная попытка ребенка
манипулировать взрослыми. Не всегда, конечно, но в большинстве
случаев это - именно так. И именно это меня и бесит. Сейчас,
конечно, совершенно другой случай, но раздражение все равно
поднималось откуда-то из глубин подсознания.