— А после? — В горле пересохло, но я таки спросила. Пора внести ясность, слишком много я слышала правды и лжи о женщинах в алом. — Что случается со сборщицами после? Одной повезет, а остальных казнят?
— Нет, милая. — Жрец сделал шаг ко мне и ласково потрепал по голове. — Они уходят из храма. Одна беременной завидной невестой в собственный дом, другие — куда придется. Казнят только тех, кто привозит некачественный товар либо не уберег его по дороге. Но хватит разговоров, пора надеть на вас амулеты послушниц. Снять их могу только я, напрасно просить мимолетных любовников. Пока они на вас, вы не можете покинуть территорию храма.
— А как же высшие наложницы?
Мужчина усмехнулся.
— Станешь, узнаешь. У тебя неплохие шансы, девочка, посмотрю, подумаю.
При мысли о потном теле великана, трущемся о мое, стало дурно. Я ведь не выдержу, попробую задушить его завязками собственного балахона. Тогда меня ждет верная смерть. Да и если сдержусь, будет ли мое существование лучше? Я не желала становиться сборщицей и обрекать на страдания бывших соседок. Равно как не собиралась рожать от мужчины, к которому не испытывала ничего, кроме брезгливости. Впрочем, каков шанс, что меня одарят ребенком, скорее уж окажусь за воротами без гроша. И куда тогда? Ясно ведь — в бордель, на другую работу бывшую служительницу богини наслаждений не возьмут. Рынок дарил призрачный шанс на иную жизнь. Я хотя бы окажусь в доме, а не в обители разврата. И если выберусь оттуда, не стану считаться грязной шлюхой. Но не мне решать. Вот зачем открыла рот? Теперь жрец заметил и, кажется, положил на меня глаз.
Дождавшись команды, помощник жреца молчаливо принес холщовый мешок. В нем оказались ошейники с большими камнями, напоминавшими кошачий глаз. Солдаты по очереди выталкивали вперед девушек и придерживали, пока метка храма не защелкивалась. Ошейник сидел удивительно плотно, но, странное дело, не сдавливал кожу. Попробовала, даже ноготь под ним не пролезал. Магия! Закончив, так же бесшумно, как подошел, помощник жреца отступил в тень. Свершилось. Если прежде оставалась какая-то надежда, ошейник убил ее. На глазах навернулись слезы, но я мужественно подавила их. Вот еще, разрыдаться перед фрегийцами! Они только этого и ждут, чтобы упиваться чужим горем. Ничего, придет день, фрегийским девушкам тоже придется плакать! Я мысленно повторяла это снова и снова, пока нас вели в храм. Внутри он оказался таким же необычным, как снаружи. Я ожидала увидеть большой зал, но попала в подобие прихожей, где за столом с умным видом сидела пожилая женщина. Немного щурясь, она водила пальцем по строкам толстой книги и ненадолго отвлекалась, чтобы щелкнуть костяшками палисандровых счетов.