— Тридцать восемь! — раздалось под сводами павильона.
Мысли заметались заполошными птицами. Как, меня? Так скоро? На негнущихся ногах протиснулась к выходу и, глотнув воздуха, сделала самый трудный первый шаг.
За ширмой, заменявшей дверь, белел бортик бассейна. В нем уже плескалось пять-шесть девушек, еще одну рассматривал покупатель на помосте. Будущая наложница улыбалась, будто ей нравились прикосновения чужих пальцев.
— Она подготовлена, господин, и ждет только вас, — сладко пел вертевшийся рядом торговец, не Ага, другой.
— Всесторонне? — нахмурился покупатель и отнял руку.
— Господин может проверить. Принести господину?..
— Не нужно, — оборвал излишне любезного продавца мужчина. — Гораздо больше меня волнуют ее иные таланты. Она поет, музицирует? Насколько искусна в ласках?
Торговец толкнул девушку в бок, и та с фальшивым обожанием пропела:
— Я готова день и ночь вкушать плоть своего господина, а в перерывах радовать его танцами.
Покупатель задумался, обернулся к кому-то, словно советуясь. Купил он девушку или нет, не знаю. Я и так слишком задержалась у бортика, Ага торопил, пришлось живо скинуть рубашку и юркнуть в воду. Именно так, когда быстро, не так стыдно. Десятки глаз обжигали мою кожу, следили за гребками. Влажные, похотливые, их владельцы видели во мне только куклу для утех. Пока спасала вода, позволяла хоть чуточку прикрыться, спастись движением ноги или руки, но вскоре меня во всех подробностях изучат, может, даже проверят, ученая или нет.
Слуги тенями скользили между столами, вокруг которых расположились покупатели. Среди них я с удивлением заметила женщину. Фрегийцы неспешно пили, ели, мысленно прикидывали, какая девушка изящнее прогнется под весом их тела.
— Тридцать восемь, на подиум! — щелчком бича прозвучала очередная команда.
Вот и закончилась моя русалочья жизнь, самое страшное впереди.
Ага помог выбраться из воды и залезть наверх.
— За руки держать, или будешь хорошей девочкой, все покажешь? — шепотом спросил он.
Я показала, сцепила зубы, переборола себя. Пусть смотрят спереди и сзади. Обязательный наклон дался сложнее всего. Внизу теперь так голо — местные умелицы постарались. Всего миг особого позора, который показался вечностью. Теперь можно выпрямиться и ждать, скользя напряженным взглядом по лицам. Кто из них? Улыбаться не стала: ни мне, ни им игра не нужна.