Марк коротко кивнул, признавая довод, который ему было не оспорить.
– Верно, трибун. А пока, извини, я должен заняться отправкой этих повозок в Тунгрорум.
Ответ Беллетора прозвучал резко. Тон его не допускал возражений.
– В этом нет необходимости, центурион. Первый легион Минервы сопроводит обоз прямо до городского зернохранилища. Кстати, сними с последней повозки солдата. Я не допущу, чтобы императорское зерно было осквернено кровью умирающего.
Марк повернулся и усилием воли заставил себя воздержаться от резких слов.
– Трибун, я взял понемногу зерна из мешков каждой повозки. Моя семья торговала зерном, и это подвигло меня проверить их содержимое. Я обнаружил, что зерно непригодно, так как испорчено плесенью. И я также считаю, что раненого можно спасти – доставить к лекарю, если везти его на спине, а единственный способ…
Домиций упрямо покачал головой, отказываясь выслушать эти доводы.
– Это неприемлемо, центурион. Твоему человеку придется попытаться добраться до лекаря верхом. Я забираю повозки с зерном в хранилище, пока другие разбойники не собрались отбить их у нас.
Повернувшись к своим солдатам, он зычно отдал центурионам приказ готовиться к маршу. Марк сжал кулак и уже собрался было ударить Беллетора по плечу, но почувствовал, что кто-то крепко взял его за рукав. Обернувшись, он увидел у себя за спиной Кадира. Хамийец укоризненно покачал головой и, наклонившись, шепнул ему на ухо:
– С тех пор как не стало твоего друга Руфия, рядом с тобой нет никого, кто бы удерживал тебя от необдуманных поступков, которыми ты легко можешь себя погубить. В отсутствии такого близкого человека, с чьим мнением ты бы считался, позволь представить тебе его преемника. – Хамийец отвесил легкий поклон. – Твоего друга, который предпочитает, чтобы ты постепенно вошел в силу, оставаясь в тени, нежели ярко вспыхнул и тем самым привлек к себе внимание сильных мира сего. Впрочем, не только к себе.
Марк был вынужден согласиться с его доводом. Гнев постепенно оставил его, перейдя в тупую, ноющую боль внизу живота.
– Благодарю тебя. Трибун требует, чтобы мы сняли раненого с повозки. Как ты думаешь, он…
– Поздно. Он уже мертв. Рана была слишком глубокой. Я сунул ему в рот монетку и поручил товарищам посадить его на коня и воздать необходимые почести.
На губах Марка Трибула промелькнула кислая улыбка.