Первым подал голос шериф:
– Чёрт, – раздосадованно пробормотал он, – что за проклятый день сегодня? – и выскочил из спальни, даже не обратив на меня внимания.
Подошвы полицейских ботинок застучали по деревянным ступенькам.
– Пойдем быстрее, – сказал один из медиков другому. – Возможно, ему мы еще успеем помочь.
Второй ответил:
– Эта может и подождать. Пойдем.
И они отправились вслед за шерифом прочь из дома.
Я наклонился к Тане, лежавшей навзничь рядом с нашей кроватью. Ее лицо стало белоснежным, без какого бы то ни было намека на нежный румянец, всегда украшавший щеки моей жены. Глаза утратили свой блеск и живость, дыхание не срывалось с ее посиневших губ.
– Таня, Таня, Таня… – безумно шептал я, глядя на неподвижное тело, боясь дотронуться до него, ощутить холод смерти. В тот момент я прочувствовал всю глубину словосочетания «боль утраты».
– Это моя вина! – стонал я, в отчаянии дергая себя за волосы. Бесконечно презирая, я винил себя и только себя в этой нелепой смерти: – Если бы я не дал ей денег на лекарства, она была бы жива! И теперь я уже не могу ничего исправить.
В это время соседка, оставшаяся в комнате, не обращая на меня никакого внимания, вначале выглянула в окно, а затем, подойдя к туалетному столику, принялась выдвигать ящики и рыться в них, время от времени недовольно фыркая:
– Ничего стоящего. Нищета.
Ее толстые губы скривились в презрительной гримасе, а короткие пальцы проворно выхватывали то одно, то другое из множества милых мелочей, принадлежавших Тане.
Наконец в руки женщины попала шкатулка, в которой моя жена хранила свои драгоценности. Глаза толстухи загорелись, она щелкнула языком:
– Ну что ж, посмотрим, чем ты расплатишься со мной за брошенную бутылку.
Обратив внимание, как бесцеремонно ведет себя соседка, я неожиданно отвлекся от своего горя. Бешенство сорвало меня с места и в один прыжок поставило рядом с ней. Эта бесстыжая нахалка, продолжая полностью игнорировать моё присутствие, вынула из шкатулки серьги с двумя крупными изумрудами в витой оправе и принялась прикладывать их к ушам, вертя головой с жидкими волосами перед зеркалом.
– Хороши? – спрашивала она и сама же отвечала: – Прекрасны! Идеально подходят к цвету моих глаз! Пожалуй, я их возьму. Этой фифе они уже все равно не пригодятся. Да, и вот этот перстенек… – ее рука потянулась за кольцом из белого золота, украшенным тремя сапфирами.