Так и сейчас — прогнали захватчиков, собрали урожай, наварили
повидла и напекли пирогов с яблоками. Во дворе пылали костры, и
можно было спускаться с башни и приветствовать своих людей, а ещё —
благодарить за урожай и за хорошее, щедрое лето. И пусть следующее
будет не хуже.
Смогла бы Мэгвин сделать что-то подобное, если бы не Уилл? Вряд
ли. Потому что именно он был путеводным маяком её жизни, он — и
никто другой, и ничто другое.
Уилл отпустил внука и откинулся на подушки. О чём ещё
обязательно сказать до начала праздников? И кому? Внуку Джону? Его
сыновьям — Дику, или Эду, или Грегори? Управляющему?
Почему-то мыслей в голове было много, а сил, чтобы донести их до
всех, — мало. Только одной Мэгвин не нужно говорить ничего — она
понимает его без слов. Просто приходит, садится рядом, берёт его за
руку — и боль уходит, и можно подремать.
Уилл понимал, что, наверное, зажился на свете — сто лет справили
ещё три года назад. Но он не просил для себя этих лет и честно
благодарил за всё, что было ему дано, а дано было — с
необыкновенной щедростью. Три, четыре обычных жизни прожил он — и
спасибо за это господу, и всем тем, кто под рукой его смотрит за
этим миром, смотрит — и отзывается на просьбы, и принимает
благодарности, и карает за неповиновение.
Жизнь до первой встречи с Мэгвин — непутёвым сыном лорда
Телфорда, который случайно спас в лесу рыжую красавицу.
Жизнь до второй встречи с Мэгвин — до войны, в которой должны
были погибнуть все Телфорды, а приграничье — достаться северным
соседям. Жизнь подающим надежды сыном.
Жизнь до третьей встречи с Мэгвин — властителем
Телфорд-Касла.
И жизнь с Мэгвин.
Интересно, если бы он сразу же, в самый первый раз, привёл её
домой — как было бы? Приняли бы её родичи? И вообще пошла бы она с
ним или же нет? Кто он тогда был — лопоухий неудачник, и даже
собственный отец уже не ждал от него ничего хорошего, а вон оно как
вышло-то! Расскажи сейчас кто старому лорду, что Уилл прожил
столько лет и сделал столько дел — не поверил бы, посмеялся.
Впрочем, очень возможно, что он-то как раз всё видит и знает — там,
где он сейчас есть. И радуется за сына и за всех своих
потомков.
«Если уцелеешь в тридцать, сгинешь в сорок три» — так однажды
сказала ему гадалка, когда он был пятнадцатилетним мальчишкой.
Очевидно, гадалка ничего не знала о Мэгвин. Потому что в тридцать
именно она помогла ему уцелеть, и в сорок три — тоже. И сейчас на
его пальце было надето её кольцо, то самое. Уилл не снимал то
кольцо весь последний год — с тех самых пор, как внутри, в теле
что-то разладилось, и боль стала его постоянным спутником. Кольцо
снимало боль и немного возвращало силы, кольцо — и прохладные руки
Мэгвин.