У поцелуев разный вкус.
Для одних людей они остаются высокопарными строчками на страницах любовного романа, а в жизни выглядит мучительной процедурой слюнообмена. Для других — соприкосновение губ превращается в ритуал блаженства.
Мне повезло, поскольку все мои кавалеры умели целоваться. Лучше или хуже — но баллов на шесть из десяти возможных тянул даже самый неумелый представитель мужского пола. Кажется, то был Петька из 8 «Б», который раз пять приглашал меня на свидание в кино. Или Марат? Уж не упомнить.
Сначала вкус отдавал жвачкой с химическим ароматом арбуза или мятными конфетами. Иногда горечью первого глотка крепкого чая и зубной пасты. Потом, когда в моей жизни появился Назар, в голове прочно засело сравнение с кедровыми орехами и кофе; терпким, горячим, где страсть как не хватало молока для смягчения композиции.
С Рудольфом я поняла, что значит фраза «сладость поцелуя». Ни у кого из бывших парней губы не отдавали вишней, политой настоящим шоколадом, хрустящими перьями миндаля и… пряниками. Обычными имбирными пряниками, коими полнились кондитерские магазины в преддверии новогодних каникул.
И чтобы продлить свое наслаждение, я схватила Морозова за плечи и жарко ответила ему. Отдала, так сказать, должное его умению работать языком не только словесно, заодно получила убойную дозу дофамина в мозг. Отлично помогло справиться с мыслями и все-таки оторваться от оленя. Ровно на целых десять секунд.
— Иван Петрович нас потеряет, — пробормотала я и быстро опустила ресницы, чтобы Рудольф не заметил лихорадочный блеск в глазах.
— Ему сейчас не до нас, — Морозов снова потянулся ко мне. Пришлось подогнуть колени и съехать немного вниз по двери.
Я задрала голову и взглядом поймала темно-зеленые вытянутые листья омелы с россыпью красных ягод, что каплями вина усеяли венок с крупным алым бантом. Не хрусталь — пластик, оно и понятно. Кто в здравом уме повесит стекло на дверь? А настоящие венки поди достань — даже при нынешнем разнообразии почти нереально.
Хм…
Коварный олень подцепил зубами серьгу, возвращая меня обратно в стоячее положение, чтобы продолжить безобразничать. Мои ногти терзали ткань рубашки, Рудольф добрался до шеи и нащупал спусковой механизм мурашек. С губ сорвался вздох, смешались перед глазами краски в неясное пятно; остались только малахитовые радужки и коварное мурлыканье каких-то романтичных глупостей в приоткрытый рот.