Генерал повернулся и замер, уставившись на немного пухленькую
женщину среднего роста, которой ещё секунду назад не было и в
помине. Платье её было под стать княжескому – светло-зелёная ткань
расшита золотом и драгоценными камнями, в основном изумрудами. На
пальцах блестели многочисленные перстни и кольца. В волосах
красовались разноцветные шёлковые ленты, а тугую грудь пятого
размера, готовую выпрыгнуть из глубокого выреза, прикрывало
ожерелье из больших зелёных камней. Глаза женщины горели бирюзовым
огнём.
Несколько секунд она стояла неподвижно, а потом как-то неуловимо
изменилась, можно сказать, стала человечнее. Из её спины словно
выдернули незримый стержень, она слегка ссутулилась, а черты лица
смягчились, и на нем проступила улыбка.
– Здравствуй, матушка, – низко поклонился Булычев, коснувшись
пальцами правой руки пола.
– И ты здрав будь, Стратег, – ответила женщина и перевела взгляд на
меня. – Подойди ко мне, Егорушка.
Я ошалело подступил к женщине, уже понимая, кто это.
– А ты таков, каким мне тебя берегини описывали. Ну что ж, прими в
дар от меня, соткала в путь-дорогу вам.
Она протянула небольшой аккуратный свёрток белого полотна. Я низко
поклонился, коснувшись кончиками пальцев правой руки пола, как того
требовал этикет при общении с высшими. В столице и других регионах
страны такой поклон, чтобы согнуться в поясе, а руку от сердца и до
самой земли опустить, был редкостью и применялся только на
официальных церемониях, а в Новониколаевске богов и сильной нечисти
много. Часто приходилось это делать.
Женщина едва заметно кивнула в ответ, развернулась и пошла прочь.
Пройдя десяток шагов, она обернулась и произнесла: «Спасибо тебе за
ученицу», а потом беззвучно растаяла в воздухе.
Вернулись мы в городок поздно. Устали как собаки. Все были
перепачканы в крови и пыли.
Уже в комнате я бросил свёрток на кровать. Из складок на пол упала
записка. Я поднял её и прочитал красиво, с завитушками написанные
три слова: «Скатерть-самобранка. Макошь».
- Довёнка возьмёте в
добрые руки? – послышался детский голосок, заставивший меня поднять
глаза.
Я рассеяно пробежался
взглядом по купе поезда в котром начал клевать носом, укачаный
мерным постукиванием колес, и посмотрел на девочку лет двенадцати,
стоящую в дверях моего купе.