Клементина любила наблюдать, как день за днем прибывает плоти под бинтами в саркофаге. Мощи ненасытно впитывали в себя любую влагу, будь то солевой раствор, молоко или кровь. Кожа мумии становилась плотнее и глаже, ребра уже не выпирали над животом, спекшиеся губы прикрыли десны, лицу возвращались живые миловидные черты.
Сердце, почки, мозг, размешанные до состояния желе, понадобились не сами по себе, но лишь как удобрение, чтобы растущая плоть не нуждалась ни в одном элементе.
Живое сердце, как ненужную забаву, Клементина поместила в отдельную реторту, где оно, вопреки всем правилам жизни, продолжало работать и будить по утрам бодрым ритмичным сопением.
Наконец, чудо свершилось!
Вот оно!
Люх ожил!
Зародыш демона стволового мозга проснулся и начал прорастать в жизнь.
Позвоночный ствол, как высохшее за зиму дерево, пустило в раствор корни артерий и вен.
С каждым днем мумия все более пропитывалась раствором.
Хранитель древностей заметил восторженный блеск в глазах Клементины.
– Похоже, ты чего-то добилась?
– Пока еще рано хвалить. Но посмотри!
– У тебя, в самом деле, получилось, – удивлялся Чезаре, разглядывая мумию. – Не думал, что некромагия меня когда-нибудь удивит.
– Заметь, как пузырится раствор на губах.
– Похоже, легкие оживают?
– Еще не легкие, но живая ткань, способная к обмену.
– Хвалю. И первый раз в жизни склоняю голову перед женщиной. Браво. Не скрою, что у меня появилась смутная надежда. Просьба, так сказать.
– Говори, механик.
– Если некропод заговорит, позволь задать ему пару вопросов по технологии точной нарезки и сверления гранитных мегалитов. А еще не пойму, как строители пирамид, распилив горы на блоки, могли мгновенно перенести их на расстояние года пути и с необычайной точностью без единого зазора соединить?
Гиззо задумался.
Сколько раз приходилось допрашивать ведьм, молодых или старых, ужасных или с ангельской улыбкой на лице, но всегда выяснялось одно: души сатанинских тварей обитали в ином, отличном от нашего мире.
Этот мир никогда не открывался разуму инквизитора. Он был соткан из теней, подобно кошмарам или воспоминаниям.
Оргии и шабаши на деле оказывались выдумкой, а разорванные младенцы – отголосками детских страхов и снов.
Хитросплетения образов причудливы, как расплавы цинка в венецианском стекле. Мозаика дрем не знает логики, поэтому кажется случайной.