Через год Митюшка, – бабушка никогда мужа не называла Димой (да и я с неприятием отметил как-то, что Дима – ещё один вариант имени моего «дедушки Мити») – так вот, Митя, знавший грамоту, устроился на железную дорогу стрелочником, на полустанок Вязье, что в версте от Межничка, ближе к Питеру. Вот об этом-то периоде их жизни, собственно, бабушка и поведала. Полился рассказ, и поплыли картины сельской нехитрой жизни…
Шура встала уж засветло, с третьими петухами, – ах, как бабушка, помню, хотела вновь услыхать петушков, ну хотя б ещё разок! – подмела сени, вымыла пол в горнице, позавтракала: кружка молока да большой ломоть хлеба, испечённого вчера. Ну ещё мелко порубленная свежая капуста со сметанкой. Затем же поставила вариться кашку манную, на молоке, – для Митюшки. Он вчерась на свадьбе гулял, у двоюродного брата. «Гулял» – сильно сказано: Митя почти не пил совсем, и табаком не баловал. Так, посидел маленько, да и к дому, – на службу надо вставать рано. Вот и ушёл с первыми петухами.
Они с напарником дежурили на полустанке: маленькое такое, одноэтажное строение красного кирпича, в Вязье. Вот туда-то она и отправится, за версту, – ближе к обеду. Шура ходила к Мите своему каждый день, когда работал, и носила тёпленькую манную кашку, до которой он был большой охотник. – С детства желудком маялся.
Вышла из дому. Направилась вдоль железной дороги. Вспомнилось, как в детстве бегала с ребятишками сюда – глядеть, как поезда «проходют». А богатые господа-пассажиры бросали из окон всякие диковинки: серебряные бумажки (а когда и с картинками даже!), какие-то ярко-жёлтые «шалушки»… – а от них так вкусно и хорошо пахло!
А потом приезжали учёные из Питера, – курганы раскапывать. А там, в курганах в этих, находили человеческие скелеты с длинными косами на черепах, – китайцы, сказывали. (Я, помнится, не очень-то верил в бабушкины рассказы про китайцев, – откуда ж им взяться-то, под Псковом! – пока сам не прочёл где-то, что при строительстве Николаевской дороги привлекали китайских рабочих, гастарбайтеров, по-нонешному). Вот и детство вспомнилось, – что сбредится?! – оглянулась вокруг…
А вокруг – июньская благодать! – Стрёкот кузнечиков и желтые солнышки одуваньчиков в травке, звонкоголосые жаворонки в небе! Шура даже остановилась, пытаясь разглядеть застывшую, словно вмороженную в бездонную глыбу небес, махонькую пичужку. Увидала: вон она «стоúт» на одном месте, трепеща крылышками, и выводит свою песенку-дразнилку: «Му-жи-ки-и-и-и-ду-ра-ки-и-и-и – - – - – жги-те-се-но-ско-ро-ле-то!» А над полями носятся чибисы, оглашая окрестности писклявыми криками: пи-И-И-И- – - – - пи-И-И-И- – - – - пи-И-И-И-т-р-к… Их много и на земле, важно расхаживающих, – в чёрно-белых фраках, с кокетливыми хохолками, – средь картофельных грядок. – Благода-а-ть!