– Я как раз хотела тебе предложить. Пошли, – весело ответила Урсула.
Девушки укутались в шерстяные накидки и выскользнули из темной комнаты. Узкая винтовая лестница привела их на крытую деревянную галерею, опоясывавшую верхний этаж башни.
В первый же миг Астейн осознала, как ей не хватало свежего воздуха. Теперь же, вдыхая его полной грудью, она словно бы очищалась от запаха гари, пота, сырой соломы, прогорклого масла и свечей из жира коровьих почек.
– Астейн, ты что там застряла? – привел ее в чувства голос сестры.
– Иду, но почему наверх? Еще перед ужином, во дворе, мой нос ощутил характерный для отхожего места запах, но шел он от небольшой деревянной башни, что была по правую руку от меня. Если я все правильно поняла, то идти мы должны вниз, чтобы попасть туда.
– Что ты! – Заливистый смех Урсулы прорезал вечернюю тишину. – Туда только прислуга ходит, да и то осторожно. Три года назад там провалился пол, и повар захлебнулся в нечистотах! Вот отец переживал – повар-то из самого Ансгахалла выписан был.
Холодок пробежал по спине: в гостеприимном замке гостя поджидают не меньшие опасности, чем в лесу, а возможно и много большие.
Шаткая деревянная галерея вывела девушек на внешнюю стену, где вскоре взору предстал крохотный домик без пола под односкатной крышей, нависавший надо рвом. Это и оказалось искомое место. Посмотрев на зубчатую стену, теряющуюся в сумраке подступающей ночи, Астейн заметила еще несколько таких «домиков».
Недоуменный взгляд кузины заставил Урсулу в очередной раз рассмеяться:
– Отец так гордиться этим! Не бойся, иди.
Справляя нужду, Астейн представляла штурм замка, злобно вопящих под стенами гоблинов и страдающих животом обитателей Рогельтена. Каково же должно быть удивление штурмующих, когда… Впрочем, она быстро взяла себя в руки и обуздала разбушевавшуюся фантазию.
Зябко кутаясь в накидки, они еще какое-то время стояли на стене. Дочь Ингвальда мучительно вглядывалась в ночной мрак, сама не понимая, что именно желая разглядеть. Где—то вдалеке тоскливо завыла собака, а над лесом вдруг поднялась стая ворон, разрезая ночь испуганным карканьем. На черном бархатном небе еще кроваво алел след заката, а бледные лики двух лун – Ночных Стражей – едва проглядывали сквозь мохнатые тучи.
– Ты знаешь, – вдруг едва слышно заговорила Урсула, – отец ведь не зря про тот проклятый год вспомнил. Это просто ужас был. Маркграф Дитрих тогда в замок влетел весь в пыли, бледный как смерть. Переночевал со своими людьми, коней сменил, и дальше поскакал, а мы здесь остались. Матушка тогда так отца просила следом ехать, а он ни в какую. Говорит ей: «Если сейчас побежим – все потеряем. Хочешь – езжай. Коня дам, а вот люди мне и здесь пригодятся». Может, он тогда и прав был: Дитрих-то в немилость впал и всего лишился. А ведь сюда никто так и не пришел – ни дикие эльфы, ни южные нордеры, ни гоблины из Серых Топей. Но страху мы натерпелись. Говорят, на отдаленных хуторах, за болотами, видели вооруженных людей, но кто это был – эльфы или просто разбойники, так никто и не узнал. Предвечный Свет уберег. Вот только матушка отца так и не простила за пережитый ужас. Затаила обиду. Они сейчас едва разговаривают. А отец, между прочим, и без того почти все потерял. У него же торговля в Норхейме была. Как нордеры город захватили, так у него все и сгинуло. Матушка, по-моему, злорадствовала.