К тому времени, как девушки улеглись, девочки и Ута Ренсбургская уже мирно спали. По комнате растекался храп старушки, который, впрочем, не помешал заснуть – едва голова коснулась подушки, как сон заключил уставшую Астейн в нежные объятия.
* * *
Проснулась она от детского плача, и плач этот доносился вовсе не с кровати. Обхватив колени, в углу между сундуком и стеной раскачивалась Адальгис. Глаза ее невидяще смотрели во мрак комнаты, а с дрожащих губ срывался прерывистый шепот:
– Она здесь… Она пришла…
Астейн уже хотела подняться, когда дурной запах, показавшийся смутно знакомым, проник в ноздри. Что-то черное пробуждал он в душе, заставляя рот наполняться сладковатой слюной, а слезы наворачиваться на глаза. В плотном, душном и сыром мраке комнаты застыла высокая фигура в бесформенном балахоне. Вдруг Астейн поняла, что это за вонь, и холодная волна страха затопила сознание, парализовав тело – она распознала дух горящей человеческой плоти. Фигура склонилась над испуганной девушкой. Сквозь серый сумрак оказалось возможно разглядеть правильные черты лица: это женщина, и насколько можно было судить в темноте, весьма привлекательная.
– Надо же, Слышащая! – Незнакомка в удивлении воззрилась на полумертвого от страха ребенка. – Сколько даров одной семье! С малышкой я потом разберусь, а сейчас меня ты интересуешь, Астейн, дочь Ингвальда. Как же долго я тебя ждала! – Только сейчас Астейн поняла, что женщина говорила, не размыкая губ, но голос ее хрипловато-обволакивающий тихой песней журчал в голове. – Не совсем то, чего я ждала, не совсем… На лицо не красавица. Да и фигурой не вышла. Хотя что-то в тебе все же есть… аппетитное. Впрочем, таланты твои куда важнее моих желаний.
Она склонилась еще ниже, и обжигающе холодный грешный поцелуй запечатал разверстые в немом крике уста. Язык женщины ворвался в рот Астейн, коснулся нёба, и будто сплелся с ее собственным языком. Стыдная сладость разилась в тот миг по всему телу, заставив сердце на мгновение замереть в неземном блаженстве. Никогда ранее Астейн не доводилось целоваться с женщиной. Много времени после этих событий провела она в покаянных молитвах, но так и не смогла решить, что же лучше – твердая уверенность и горячая упругость мужских губ или мягкая податливость и медовая шелковистость женских. Тонкие до прозрачности пальцы гостьи сжали набухший под льном рубахи сосок.