Едва войдя в зал, Элай почувствовал перемены. Аурика странно на
него смотрела. Злилась? Не похоже. Но и дружелюбным взгляд не
назовешь. Все-таки подавальщица что-то сболтнула. Элаю стоило
усилий сдержать гнев и не выпихнуть болтушку из-за стола немедля.
Но при первой возможности он избавился от нее, послав на кухню за
брагой.
Как только девушка скрылась, Элай велел Аурике идти в комнату и
сам отправился следом. Если служанка умная, поймет, что это
означает «нет».
Они поднимались по узкой лестнице. Двоим не разойтись, а потому
впереди шла Аурика, он следом. Юбка солнечной струилась за ней
шлейфом, точно была не из грубой ткани, а из шелка. Поразительно
как вещи преображались, стоило Аурике их коснуться, а ее
присутствие превращало любую лачугу в дворец.
Юбка дразнила его. Элай протянул руку, коснулся фалд. Ткань
скользнула по пальцам. Руки вдруг сделались тяжелыми и
непослушными. Неудовлетворенное желание дрожью растеклось по
телу.
Остаток пути прошел как в тумане. Элай с трудом соображал, где
находится. Все его мысли поглотила Аурика. Желание обладать ей
давило на него болезненным грузом. Под его весом не вздохнуть
толком, не расправить плеч. Его влекло к Аурике, как лодку влечет к
водопаду. В любой момент он рисковал сорваться, рухнуть в водоворот
исступления, где уже не отдаешь отчета действиям. Сила воли – та
тоненькая нить, что удерживала на пороге пропасти – натянулась и
вот-вот грозила порваться.
И тогда он сделал единственно возможное и правильное – сбежал.
Вопреки опасениям за жизнь солнечной он бросил ее одну. Сейчас для
нее безопасней вдали от него. Наказав девушке не покидать комнату,
пока он не вернется, Элай спустился в едальню, где его ждала
служанка.
Она обрадовалась его появлению, и Элай, выпив залпом брагу,
повел ее в подсобку. Девушка по-прежнему не вызывала у него эмоций,
но томящееся в теле желание необходимо было излить. Подавальщица
вполне для этого годилась.
Он не запомнил ее имени, хотя она повторила его, задирая юбку в
подсобке. Она щебетала что-то еще. Раньше он бы заткнул ей рот
поцелуем, но сейчас ему не хотелось узнавать вкус ее губ. Скорее
всего, это смесь из пива и жареной картошки. Пусть уж болтает.
У нее было податливое мягкое тело. Пышная грудь сама ложилась в
ладонь. Упитанные бедра охотно раздвинулись, едва он приблизился.
Элаю было не до нежностей. Слишком долго он гасил в себе желание, и
теперь оно требовало немедленной разрядки.