Отрицательно мотаю головой:
– Вовсе нет, баронесса.
Та удивлена:
– Тогда что?
– Будет сидеть в темнице. Для такой, как она, поверьте, это
куда хуже смерти…
Юрика никак не может понять смысл моих действий. Делает
очередную попытку:
– Но тогда как же оставить попытку убийства высокородного
владетеля безнаказанной?
Снова терпеливо объясняю:
– Смерть для такой, как эта… самка… будет лишь избавлением
от мук. А вот заключение в подземную темницу заставит молить о
пощаде и мучиться всю оставшуюся жизнь. Подобные ей не могут жить
без дневного света…
На меня смотрят удивлённые глаза, но я говорю истинную правду.
Самое страшное для саури – не видеть дневного светила. Они быстро
чахнут и умирают в страшных мучениях. Даже в космических кораблях
враги делают иллюминаторы, чтобы можно было увидеть свет настоящих
звёзд, а не изображение голограмм. Такая вот особенность их
организма, который не может обходиться без ультрафиолета… Баронесса
изумлённо округляет глаза, а я думаю, до чего же глупо она выглядит
в этот момент…
– Простите, доса, но у меня дела в голове колонны.
Посылаю Вороного вперёд, тот резко ускоряется, оставляя кобылку
дель Рахи позади. За мной мчится десяток личной охраны. Пролетая
мимо клетки с саури, мельком отмечаю синие губы самки. Ей явно
холодно. Пожалеть? Ещё чего! Бок до сих пор чешется, хотя и
терпимо. Да и чего с ней возиться? Мы же враги, причём лютые враги!
До смертного одра! Потому что вид человека вызывает у саури столь
же глухую ненависть, как и их внешность у нас. Потому-то и все
отношения между двумя цивилизациями сводятся к элементарному
геноциду и ксеноциду. Причём тотальному. Правда, ходят по Флоту
туманные слухи, что где-то как-то кто-то когда-то… Но всего лишь
слухи. Ничем не подкреплённые. Всё-таки решаю сжалиться. Помрёт
раньше времени, и не будет мне удовольствия наблюдать за её
мучениями. Потому осаживаю жеребца и оборачиваюсь к охране:
– Мне нужна доха.
Старший охраны отдаёт короткий приказ, и последний из воинов
мгновенно исчезает и спустя минут пять возвращается. Перед ним на
седле лежит толстый валик большого овчинного тулупа. В такой даже я
могу завернуться два раза, при своих размерах, а уж хрупкую саури в
шубу можно закатать, как в коврик.
– Стой! – отдаю я приказ погонщику лошадей, на которые
навьючена клетка.