Договорить он не успевает. Невиданный здесь ранее удар ногой в
челюсть выносит плотного, но приземистого мужчину обратно в толпу,
из которой он появился. Я молча и зловеще тяну свой офицерский меч.
Мало того что у него вид непривычный и устрашающий, потому что
ничего подобного они никогда не видели, так ещё и моя зверски
перекошенная морда с остановившимися, пустыми глазами пугает всех
вокруг так, что люди невольно подаются назад. По цвету котты
определяю, что это хозяин первого удавленника, барон дель Ронго.
Неуловимое движение – и остриё узкого клинка упирается в горло
размазывающего сопли и кровь по лицу ворочающегося на земле
чванливого спесивца. И мой мрачный голос, от которого идут мурашки
по коже:
– Ты, вонючий барон, посмел возвысить голос на графа…
Последнее слово я выделяю так, что оно сравнивается по значению
едва ли не с самим Высочайшим. Ну, ещё бы: барон – практически
нижайший феодальный титул. Ниже его только рыцарь. А я – граф!
Граф! И тут какой-то баронишка хочет меня в чём-то обвинить?…
– Ты, ублюдок, не можешь призвать своих слуг к порядку,
потому что сам с ним незнаком! И ещё осмелился обратиться к самому
графу без его на то разрешения! Да я тебя сейчас…
Рука чуть подаёт вперёд клинок, брызгает кровь, и в наступившей
тишине я слышу резкий приказ:
– Граф дель Парда, прекратите!
Меч отходит назад, освобождаясь из толстой шеи. Из толпы
вываливается злой и уставший, словно демон в аду, дель Саур.
– Граф дель Парда, что вы себе позволяете?
– Вы желаете объяснений? Пожалуйста, герцог. Первое: слуга
этого борова посмел обратиться к благородному лорду на «ты», при
этом оскорбив меня словесно. Мне кажется, это достаточный повод
прибегнуть к закону.
А закон суров. Но это закон. Слуга ещё легко отделался, простой
удавкой. Ведь его могли и сварить живьём. Или сжечь на костре.
Тоже, разумеется, живьём. Владельца же серва, допустившего такое,
ждёт штраф в десять бари. Полновесных серебряных монет. Так что
барон крупно попал.
Дель Саур мрачно смотрит на меня, потом изрекает:
– И есть свидетели?
Усмехаюсь:
– Сколько угодно.
Обвожу вокруг рукой плотно сгрудившихся солдат. Герцог некоторое
время молчит, потом спрашивает:
– А второй?
– Этот посмел оскорбить мой благородный слух грязной
площадной руганью, а взор – простонародным мордобитием. Никакого
изящества, никакого воинского искусства. Поэтому в данном случае я
счёл себя оскорблённым…