Всё изменилось, как бы по волшебству, на излёте перестройки и
нового мЫшления, когда банковские отделения получили некую толику
самостоятельности и возможности хозрасчёта и
самофинансирования.
Все банковские работники… ну не все, конечно, но руководящее
звено точно, бросилось с головой в пучину рыночных волн, а именно –
занялось акционированием и самоопределением. Потому что пример
пионеров частного банкостроительства в СССР (см Инкомбанк с
Менатепом) завлекал и бил набатом в горячие сердца. Про
инкомбанковские зарплаты и возможности в народе ходили мифы и
легенды. Вот и в нашем провинциальном Энске начались подвижки в
данном направлении.
Теперь вы меня спросите – а откуда ж ты знаешь эту
Алевтину-как-её-там, председательшу филиала? До такой степени, что
можешь завалиться к ней с бутылкой и тортом? А я вам отвечу – жила
она в том же самом подъезде, где на третьем этаже обитали мы со
Славиком Шульцем. Часто общались… ну как часто, раз в неделю точно.
Иногда даже помогали ей по хозяйству, потому что женщина она была
одинокая и бездетная.
Проблема заключалась только в том, что общался с ней не я в
нынешнем своём обличии Сани-лётчика, а тот, кем я был до переноса,
Сергуней Носовым. Ну да ладно, что-нибудь придумаем…
В отделении Промстройбанка №92/3 было сонное царство – никто не
бегал по коридорам с вытаращенными глазами, никто не кричал, что до
закрытия опердня остаётся пятнадцать минут, а тут ещё сто
невведённых платёжек лежит, или что опять красное сальдо на
коррсчету и завтра нас закроют к чертям собачьим. Слышно, короче
говоря, было, как сонная муха пролетает. Половина первого этажа
сталинского дома, где обитал этот филиал, кстати, была отведена под
так называемый РКЦ, расчетно-кассовый центр ЦБ СССР. Чем он
занимался, я честно говоря, так никогда и не узнал, но народу там
много сидело, сто процентов из них женского пола. Они с большим
любопытством изучили мою фигуру, пока я мимо проходил. А и во
второй половине этого этажа мужчин было ненамного больше, а
конкретно я только одного увидел.
- Алевтина Игнатьевна на месте? – спросил я в приёмной банка у
секретарши, немолодой и некрасивой женщины в ужасном платье с
бантиком где-то между грудей и с печальными, как у коровы,
глазами.
- На месте, - ответила она, - а ты кто такой? Тебе назначено? –
непринуждённо перешла она на ты.