— Мажор просто решил выпендриться, а я не товар, чтобы меня
покупали за пятнадцать тысяч на одну ночь, — безразлично обронила
Цепная.
В отличие от молодежи Вера рассматривала ситуацию совершенно под
другим углом. Она бы могла взять сумму, затем сделать вид, мол,
ничего не находила. Конечно могла, но не станет. Мальчик хотел
впечатлить? Теперь ее очередь. Рано или поздно тому придется
понять: не всё покупается, не всё продаëтся.
— Слушай, а почему бы тебе не попробовать с ним, ммм? — вдруг
поинтересовалась Алка. — Ты его явно цепанула.
— Я детей воспитываю, а не встречаюсь с ними, Ал. Если на этом
всё, всем пока. Тётя Вера пошла домой, — в шутку прибегнула к
недавно приклеенному ярлыку студентами Илларионова. — Заберу только
из кассы чужое, ладно?
— Поздний вечер, одинокая девушка с пятнадцатью тысячами в
сумке? Меня одного это смущает? — не понял юмора Витька.
— Вызову такси на улице, — равнодушно отмахнулась Вероника, — и
вам пора расходиться. Завтра новый день...
Илларионова первой ушла переодеваться в женскую раздевалку.
Второй зашла рыжая, причем её появление нисколько не удивляло.
— Вер, а, может, ты меня с ним познакомишь? Он все равно тебе не
нравится.
— Кузнецова, априори, мажоры любить не умеют. Они — избалованные
дети с папиным толстым кошельком. А самое главное, ты для них
просто красивая, интересная обертка, понимаешь? — не удержалась
Цепная.
— Прости, но любовью сыт ни будешь в наше время. Поэтому да, я
не против побыть немного оберткой для мальчика с толстым кошельком.
Пойми, сестре предстоит дорогая операция. Будь человеком. Честным
трудом я три года собирать буду, — жалостливо подытожила
собеседница.
Вероника тяжело вздохнула.
— Парнишка всяко придет снова. Замолви словечко, пожалуйста.
— Ладно, но если пошлëт, меня, чур, не втягивать.
Та радостно подпрыгнула, неожиданно обвив за шею и прижавшись к
левой щеке Илларионовой своей.
— Ты хорошая! Спасибо, — благодарно прошептала на ухо
рыженькая.
— Я еще ничего не сделала, — холодно отстранилась Вероника, в
крайнее время позволяя себя обнимать только одному человечку —
сыну.
На остальных людях доброта уходила в гости, чай попить.
— Ты — человек слова. Я знаю, тебе можно верить.
— Угу, — хмыкнула Илларионова, задумчиво вернувшись к своему
отделу с одеждой.
Больше с Алой она не заговаривала. Девушка переоделась в свою
темно-синюю тунику до колена, расчесала деревянным гребнем волосы
да, бросив короткое «пока» напарнице, с сумкой на плече отправилась
к кассе.