Дома меня ждал ужин и допрос. Я описала Ирке каждую секунду своего дня, и пересказала каждый диалог, умолчав только о том, как утром мои бёдра заимели собственное мнение по поводу того, как им ходить.
И Ира задумчиво протянула:
– Ага. Значит, Миша.
Я хлопнула себя по лбу.
Она вздохнула и пожала плечами:
– Не хочешь – не рассказывай, дело хозяйское. – Помолчала и добавила: – Опять сознание теряешь?
– Да, – я обречённо улеглась на стол, почти плача от досады – ну почему нормальные люди ведут себя как нормальные люди, а я вот так?
– У тебя, может, травма какая-то? Не хочешь к доктору сходить?
– Ты думаешь, меня головой об пол роняли? – фыркнула я, Ирка без улыбки качнула головой:
– Я думаю, тебя в детстве мужик какой-нибудь испугал, но ты об этом забыла. А теперь ходишь мучаешься, но не можешь понять, в чём дело.
– Тогда бы я всех мужиков боялась, а не только тех, которые мне нравятся.
Ирка пожала плечами и не ответила. А я лежала лбом на столе и вспоминала их всех, одного за другим, красивых и не очень, высоких и средненьких, их объединяло только то, что я от их взгляда превращалась в качающееся дерево, которое вот-вот рухнет.
Ирка заварила нам какой-то успокаивающий чаёк, мы пошли на балкон, стали смотреть на облака. Внизу дрались коты, наверху между ветками дрались птицы, а мы стояли на третьем этаже, не там и не тут, молчали.
Я посмотрела на Иру, угадывая на её лице предчувствие поэзии, она скосила на меня хитрый взгляд, улыбнулась и шепнула:
– Ты чуешь уже?
– Опыт, – хмыкнула я, подначивающе толкнула её локтем: – Подкатывает?
– Ага, ща будет. Готовься внимать, – затянулась в последний раз, медленно выпустила дым, и с чувством выдала:
Лишь то по жизни неизменно,
От наших дней до тьмы веков,
Что мир вращается на члене,
А пьёт, засранец, за любовь.
Я впечатлённо качнула головой, достала телефон и записала, у меня её стихов уже набралось штук двести, я иногда подшучивала над друзьями и учителями, прося подсказать, кто автор. Никто не угадывал.
Ирка раздавила окурок в пепельнице, опять становясь энергичной и резкой, окинула меня суровым взглядом, и сказала:
– Одевайся, пора в рейд, шмотки сами себя не купят.
***