На ухо внезапно шепнули:
– Соскучилась?
Я взвизгнула, виновато посмотрела на синхронно икнувших птиц, повернулась к волку и треснула его по груди:
– Гад!
Он довольно оскалился, сел рядом.
– Не нашёл я никаких единорогов, зато нашёл стадо оленей и выводок кабанов. Кабан тебе не подойдёт?
– На кабане нельзя кататься, ездовых кабанов не бывает, – поморщилась я.
– Зато можно кататься на преподе, – широко улыбнулся он, я скосила на него глаза, опять стала смотреть на поилку, но не сдержалась:
– А разве ездовые преподы бывают?
– Ну, может, где-нибудь есть один. Хочешь покататься?
Я не могла совладать с глупой улыбкой, и не представляла, что он собирается делать дальше, но было так интересно, что я развернулась к нему и решительно кивнула:
– Хочу.
Он подался ко мне, потом качнулся назад и упал на спину уже человеком, потянув меня с собой, я не удержала равновесие и упёрлась руками в его грудь, почти свалившись на него целиком. Он смеялся, я вся горела от стыда, вскочила и пошла в сторону оврага, не оглядываясь и пытаясь справиться с диким смущением. Шутник, мать его.
– Юлька! – он догнал меня, побежал рядом вприпрыжку, – ну не дуйся, ладно тебе. Всё, я уже одетый и приличный, пойдём спокойно.
Я продолжала бежать со всей своей эльфийской прытью, но он без усилий держал мой темп, хотя и топал как слон, с нашего пути разбегалась мелкая живность. Я продолжала бежать, почти паря над землёй, ноги едва касались выступающих корней и камешков, не оставляли следов – бегала я всегда хорошо, по лесным практикам у меня всю жизнь были отличные оценки. Теперь понятно, почему – я наполовину лесной дух. Полукровка.
– Юлька, подожди! – он поймал меня за локоть, остановил и заглянул в глаза: – Да пошутил я, ты чего. Испугалась? Если тебя взяли в Академию, то ты совершеннолетняя, неужели никогда мужика голого не видела? Сколько тебе лет?
– Отцепись, – буркнула я, вырывая у него свой локоть, отвернулась.
– Ну сколько? Я всё равно завтра в документах посмотрю.
– Отвянь! – я психанула и телепортировалась прямо к оврагу, перешла его и телепортировалась ещё раз, в свою комнату. Я бы и через овраг могла, но папа сильно ругался, когда я так делала, говорил, это опасно, можно попасть в другой мир. Иногда это не казалось таким уж плохим вариантом.
В комнате было как-то слишком чисто, почти пусто, я присмотрелась и обмерла – половины моих вещей не было, некоторых книг, рамок с фотографиями, ручек и красок с кистями. В углу у кровати стоял большой чемодан, пластмассовый, настолько лишний на нашей Грани, где всё было из натуральных тканей, камня и дерева, что я, глядя на него, отчётливо поняла – всё, меня выгоняют, я им здесь не нужна. Стало так обидно и так жалко себя, что я бросилась на кровать и разревелась.