– Спасибо, – выдавила я. – Верните книгу. Пожалуйста.
Он фыркнул, запрокинул голову, рассматривая потолок, опять посмотрел на книгу, поднял на меня возмущённый и неверящий взгляд:
– Вот это интереснее моей лекции?
– В начале было повторение, я это и так помню. Мне осталось несчастных три страницы, я бы дочитала и забыла о ней, и слушала бы лекцию спокойно, – меня уже потряхивало, несмотря на все усилия, профессор издевательски улыбался, похоже, получая от моей бессильной злости море удовольствия:
– У вас в среду практикум, сдашь на «отлично» – отдам.
Я поражённо открыла рот, представляя себе почти неделю ожидания, бессонные ночи и безрадостные дни пронеслись перед моими глазами унылой серой чередой, пучина отчаяния затягивала меня, не оставляя надежды, и я решилась на свой последний аргумент, бесчестный и коварный.
– Ну пожалуйста, – я шмыгнула носом, напуская полные глаза слёз, – вам что, жалко? – опустила голову, сжимая дрожащие губы и заглядывая профессору в глаза взглядом маленького, пушистого, безвинно осуждённого на погибель котёночка... он рассмеялся.
Я обалдела настолько, что на миг потеряла концентрацию и перестала прикидываться, тут же опять изобразив оскорблённого в лучших чувствах ребёнка. Профессор вздохнул и опёрся на стол, издевательски качнул головой:
– Госпожа эль'Хиз, я старый, чёрствый, безжалостный сухарь, меня слезами не проймёшь. – Взял мою книгу и перевернул обложкой вниз, похлопал по ней рукой: – Она будет жить у меня, ей будет страшно и неуютно в окружении погрызенных мышами справочников и рассыпающихся от старости пособий по некромантии, и чтобы её спасти, вам придётся очень, ну прямо очень хорошо учиться – я не ставлю «отлично» за красивые глаза или за то, что кто-то «старался», оценку придётся заработать.
– Вы не имеете права, – дрожащим уже по-настоящему голосом заявила я, – никто не может отбирать у студентов личные вещи.
– Напиши на меня жалобу в деканат, – медленно кивнул профессор, я вспыхнула от злости, он криво улыбнулся и опять взял ручку: – Иди, котёночек, на третью пару опоздаешь.
Я ещё немного постояла, глядя как он невозмутимо заполняет журнал, развернулась и пошла к выходу, трясясь от злости и мысленно пиная его ногами на огромной кровати и вопя: «Доброго утра, сволочь, доброго тебе, блин, утра!»