Пчёлка никак не могла наговориться – все братья и сёстры были
гораздо младше, и теперь у неё вдруг появилась сестра и подруга
одновременно. Но Гнеда, свернувшаяся калачиком в подстеленном на
сено овчинном кожухе, уже не разбирала слов. Речь Пчёлки постепенно
сливалась с переливом реки внизу. Шумные вздохи коровы, печальный
скрип коростеля на лугу, непривычная сытость и запах чего-то
родного, давно забытого и вновь обретённого заставили её уснуть
самым сладким за долгое время сном.
На другой день Гнеда не сразу поняла, где находится. Сквозь
дрёму она услышала звуки льющейся воды и тихий женский голос.
Девушка пошевелилась, и щёку слегка укололо сеном. Из хлева
доносилась утренняя возня, поквокивали куры, тихонько стукало ведро
о корыто и хлюпала пойлом корова. Твердята что-то ласково говорила
ей, а, может быть, телёнку. Чуть в отдалении скрипнули ворота и
фыркнула лошадь, прошуршали колёса телеги.
Гнеда с усилием стряхнула с себя сонную негу и приподнялась на
локтях. Рядом посапывала Пчёлка, утренний свет мягко очертил её
умиротворённое лицо, вишнёвые губы и светлые ресницы. Девушка
потеребила подругу за плечо.
– Ты чего? – спросонья удивилась Пчёлка.
– Мать уже скотине корм задаёт, а мы всё дрыхнем.
– Ааа, – вяло пробормотала девушка и, махнув рукой,
перевернулась на другой бок. – Она меня бережёт. Говорит, в
молодухах ещё наработаюсь.
Последние слова Пчёлка уже мямлила сквозь сон.
Гнеда вздохнула и принялась спускаться. Тихо, чтобы не разбудить
спящих по-летнему в клети детей, она прошла в избу. Печь
растопилась, дрова уже догорали, и устье зевнуло на девушку жаром,
когда она наклонялась к стоящей рядом бочке напиться.
– Батюшки, ни свет, ни заря. Ступай досыпать, дочка! –
удивлённо засмеялась вошедшая Твердята. Она была в чистой рубахе,
опрятно закатанные рукава обнажали тонкие загорелые руки. На шее
краснела рябиновая низка.
Гнеда только улыбнулась в ответ:
– Пойду, воды натаскаю. – Она взялась за дверь, но тут
вспомнила. – А где Катбад?
– Да они втроём чуть свет орать вышли. Жаворонок да жаба уж
давно песни поют, выгоняют в поле.
Подхватив коромысло, девушка направилась вниз к реке, миновала
амбар, прошла огород, который, как и поле, ждал со дня на день
принять в себя семена будущего урожая. Поленница на краю подворья
была по-хозяйски полна дровами на любой случай: и жаркие
берёзовые, и еловые, смолистые и трескучие, и ольховые, которые в
мыльне любую хворь выгонят из тела. А вот и сама баня, почти у
самой воды.