Секс для Аньки был чем-то… странным. Что-то вроде студенческого протеста с приковыванием себя наручниками к воротам посольства, вроде пьяного шумного праздника, легкой мишуры, которая сегодня красивая и сверкает, а завтра ее можно будет выбросить без сожаления в ведро. После него всегда наступало похмелье - сожаление, разочарование и смывающий воспоминания душ.
И только однажды Аньке было по-настоящему хорошо.
Тогда, в пору ее почти невинной юности, весь ее эпатаж и протест выражался в ярком макияже, взбитых на макушке волосах и кожанке в заклепках. Она была такая же, как все девчонки, и ни одна живая душа не подозревала даже, что папа Аньки - крупный воротила с приличными деньгами.
Тогда и его партнер - хищный, как акула, подтянутый, хитрый, обжигающе-опасный, - тоже не знал, кого подобрал у самого офиса фирмы. Аньке он не понравился, а вот она ему - да. И он принялся ухаживать, и очень скоро она, сама не понимая, как это произошло, оказалась у него в гостиничном номере.
А потом было это - внимательные, гипнотизирующие глаза напротив, немного шампанского и руки - горячие сильные ладони, которые касались и гладили невинное Анькино тело так, словно разворачивали шелк на мраморной драгоценной статуэтке. Бережно и нежно, так, как не касался никто и никогда.
От одних этих касаний Анька едва не кончила.
Что было потом, она помнила плохо; из глаз ее лились слезы, она в изумлении прижималась к мужчине, который целовал и целовал ее, и весь мир казался ей сплошным блаженством и болью одновременно.
Потом он уехал.
Анька, оглушенная первым чувством, сначала долго не понимала, что это такое произошло, потом ждала, что он даст о себе знать, а потом что-то в голове ее переключилось, и любовь стала похожа на праздник. Его долго ждешь и к нему готовишься, а потом он просто проходит и его выкидывают в мусорное ведро вместе с мишурой и блеском. Это не для каждого дня.
И вот теперь снова.
Касания рук Лося были такими, какими надо.
Анька уже толком не помнила лица своего первого любовника, но касания, теплую ласку, под которую хотелось подставить себя всю, она не спутала бы ни с какой другой. С всхлипываниями она извивалась, подставляя под его нежные пальцы белоснежный бархат свой кожи, и первый поцелуй от нее он получил как взятку. Жалкое касание ее дрожащих губ, выпрашивающих, чтобы его руки и дальше дарили ей тепло и веру в то, что любовь реальна.