Ткач почувствовал, как у него заныло сердце. Он достал из сумочки флакон изокета. Прыснул под язык неприятной жидкостью. Во рту защипало. Мысленно, поблагодарил знакомого доктора, за совет носить это лекарство постоянно с собой.
Так и окочуриться недолго от таких мыслей, – подумал он, – надо просто жить. Раз уж попал в колоду – следуй её правилам. Не хочешь – свободен. Другие на твоё место встанут. Иди, получай пенсию десять тысяч и пиши мемуары.
В кабинет осторожно постучали.
– Странно, – подумал Ткач, – куда секретарша смылась, не предупредив?
И не выходя из-за стола, крикнул:
– Войдите!
Это был подполковник Петров длинный и худой с украинскими усами и глазами побитой собаки, с которым Ткач начинал работать в отделении милиции простым опером. Петров Алексей Иванович был его первым начальником – старшим группы и выглядел совсем по-другому.
Не то, чтобы Ткач его не любил. А просто видеть не очень хотел. Шло от него какое-то дуновение из тех далёких времён, когда были они все молоды и мечтали об искоренении преступности, о спокойной жизни граждан. Когда не было привычки обниматься при встрече, но более близкого человека, чем напарник, прикрывающий твою спину, не существовало. И это дуновение проникало в душу Ткача немым укором, словно заноза начинала саднить внутри, ворошить погребённое когда-то и забытое, казалось навечно.
Та устоявшаяся, воздвигнутая годами генеральская пирамида уверенности и правильности в своей жизни, начинала рассыпаться мелкими песчинками. Расползаясь с самого верха вниз, захватывая с собой другие. Образуя оползни, грозя превратиться в лавины, несущие в своём грязевом потоке все, что встречается на пути, перемалывая гранит в песок.
Виделись они не часто, быть может, раз в два или три месяца. Да и то на оперативных совещаниях. Когда Ткач сидел в президиуме, а Петров где-то в глубине зала. Но где бы он не находился, их взгляды обязательно пересекались. И взгляд Петрова, словно выстрел из прошлого, пронизывал броню из наград и званий Ткача в очередной раз, раня чувствительную душу.
И вроде бы ничего особенного не было в этом взгляде. Но Ткачу казалось, что в нём таится маленькая смешинка, словно искорка насмешливого покровительства. Подобные тем, что сопровождают умилённые взгляды мамаш, тешащих своих любимых чад, выросших у них на глазах, и пытающихся неумело ухаживать за понравившимися им девочками.