Он снова опустился на тюфяк под шум и гвалт птиц на крыше, бьющихся за кусок хлеба, и огляделся. Полумрак чердака слабо освещался утренним светом через мутные стекла маленького слухового окна, ведущего с чердака наверх крыши из листового железа, покрашенного суриком.
Обрешетка чердака в два слоя досок: горбылем и обрезной доской с плотной зашивкой карнизов, создавала спокойствие, без сквозняков, воздуха, пропитанного сухим запахом голубиного помёта, толстым слоем, вперемежку с остатками гнезд из сухой травы, покрывающего весь чердак.
По-видимому, голуби издавна гнездились здесь, покрыв весь чердак отходами своей голубиной жизни, но теперь только помёт напоминал о многих поколениях голубей, живших на чердаке до появления Михаила Ефимовича. Одинокий голубь на крыше, бьющийся с воробьями за кусок хлеба, был представителем другой стаи и, вероятно, случайно залетел на этот пустырь, или, может, был болен и здесь решил закончить свою жизнь: с воробьями он дрался как-то без напора и страсти, присущих здоровой птице этого племени.
Шум и гвалт воробьёв на крыше прекратился – они доклевали хлеб и улетели. В наступившей тишине слышалось только слабое царапание голубиных коготков о железо крыши: голубь остался в одиночестве и осторожно прогуливался по карнизу, наверное, возмущаясь жадности воробьиной стаи, отнявшей его законную добычу с мусорной свалки, и от этого изредка воркуя.
– Ворону бы напустить на этих воробьёв – это вам не одинокий голубь, может и заклевать воробья, – подумал Михаил Ефимович, продолжая осмотр своей обители.
Справа от лежака, в ногах, у самого ската крыши стояли три большие, картонные коробки из-под бытовой техники, которые он подобрал в мусорном контейнере около вновь построенного высотного жилого дома, огороженного решетчатым железным забором.
В этих коробках находилось имущество Михаила Ефимовича и нехитрые припасы еды на чёрный день. Две банки консервов кильки в томате и три упаковки лапши «Доширак»: всё это он приобрёл неподалеку на рынке, по случаю неожиданного получения сто рублей от водителя авто, который сбил его на переходе к рынку, проезжая на красный свет. Михаил тогда упал, задев за машину, но не ушибся и не считал себя пострадавшим, однако водитель, выскочив из дорогой машины и убедившись, что машина не поцарапана, сунул ему эту сотню в руку и поспешно уехал.