Послышался противный скрежет металла по бетону, ноги ощутили дрожь – «Волочаевск» боднул причал. Женщина ухватилась за стол.
– Тайфун! – произнесла она тревожно-ласково, словно успокаивая готовую броситься с оба к у.
В столовой спорили, можно ли показывать кино. Днём с рефрижератора дали посмотреть новый фильм и многие хотели увидеть его сейчас. Радист, а по совместительству киномеханик, утверждал, что такая качка и сорвёт со стола аппарат и порвёт плёнку. Над ним нависал подвыпивший жилистый такелажник в расхристанной рубахе и линялом трико. Словно не слыша доводов, он требовал немедленного показа. Его сузившиеся глаза и пена в углах рта не сулили ничего хорошего. Масла в огонь подливал один из матросов, видевший фильм во Владивостоке. «Хороший фильм! – говорил он словно сам с собой, – Хороший». И загадочно улыбаясь, добавлял восхищённо: «Землетрясение! Всё горит, взрывается, а самолёт, пассажирский, взлетает! Но баба у него стерва!»
– Товарищи! – вдруг раздался отчётливый голос. – Товарищи, я могу вам спеть песню из хорошей кинокартины про лётчиков. Очень сильная картина, товарищи.
От неожиданности наступила тишина.
– Серёга, спой про море! – хрипло попросил кто-то из того же тёмного угла.
– Сейчас – сейчас, – скороговоркой ответил первый голос и начал объявленную песню.
В далёкий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает.
Знакомый дом, зелёный сад и нежный взгляд, – человек пел так, что, казалось, завели старую пластинку. Только не было музыки и это озадачивало, усиливало ощущение странности происходящего. Качался, что-то соображая, такелажник. Доминошники замерли, уставившись на певца, держа перед собой зажатые в ладони кости. Пользуясь заминкой, радист закрыл ящик с аппаратом и убрал его с глаз долой.
– Серёга, про море! – попросил тот же терпеливый голос, когда певец смолк.
Певец откашлялся, потрогал горло, воротничок на худой шее, узкий галстук, оправил пиджак, пригладил волосы.
– Товарищи, – начал он торжественно, – для моего старого друга, моряка, бывшего капитана…
– Серёга, не надо! – виновато попросил тот.
– …Я спою старинную матросскую песню «Раскинулось море широко».
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали…
А волны бушевали рядом, всё яростнее накатывались на судно. Вновь прошёл скрежет. В дверях появился второй штурман, глянул на происходящее вопросительно – пренебрежительно, отдал какое-то приказание и вышел. Вслед за ним нехотя поднялись двое.