– Мы-то готовы, – ответил я. – Закрома полные. Крышу подновили, ворок3 новым забором обнесли, отаву4 выкосили. Сена до весны хватит. Пока табун на выгоне будет, а как снег ляжет, так сюда перегоним.
– Сам траву косил? – спросил воевода.
– Кто ж меня из града выпустит? – пожал я плечами. – Княгиня велела меня дальше ворот не пускать.
– Правильно велела, – усмехнулся Свенельд. – За стенами не спокойно. А нам отец завет дал, чтоб тебя, как зеницу ока, берегли.
Ну, что на это сказать? Да и стоит ли?
– Что про своего не спрашиваешь? – варяг пинком поддал крысу, выскочившую на проход.
Та с визгом взвилась в воздух, шмякнулась о стену и затихла.
– Что-то больно много их развелось, – сплюнул воевода на окровавленный трупик.
– Много, – кивнул я. – Они двух котов сожрали не подавились. Мы уже крысюка5 выкармливаем.
– Давно?
– Третью седмицу. Из десяти трое осталось.
– Забавно, – улыбнулся Свенельд. – Надо будет посмотреть. А эту дохлятину убери, – и варяг пошел к выходу из конюшни.
Я сжал зубы, нагнулся, подцепил трупик за хвост и поспешил за воеводой.
– Так как там отец?
– Жив Малко. Чего ему сделается? – бросил через плечо Свенельд.
Меня от слов его передернуло. Обида за отца резанула. Унизил его варяг, именем холопским обозвал.
– Его летом отбить хотели, – Свенельд не заметил моей обиды, – Только не по зубам вашим стены любичские оказались, – он довольно потер руки. – Кто там у вас шрамом на роже красуется?
– Это Путята, – ответил я, а у самого аж сердце зашлось.
– А-а-а, – кивнул варяг. – Знакомец. Ты ему при случае передай, чтоб бросал дурью маяться. Только хуже делает. Малко сам за ним не пойдет. Он договор поклялся блюсти.
– Как я ему передам? – пожал я плечами, с трудом сдержал радость.
Жив, значит, болярин, и отец жив. Помоги им Даждьбоже.
– Хватит прибедняться, – махнул Свенельд рукой.
И тут снаружи раздался рев походной трубы.
– Вот и хозяева возвращаются, – воевода ускорил шаг. – Как бы Дарену не разбудили, – добавил он тихо.
Вышли мы из конюшни на белый свет.
Шумным он мне показался.
На майдане6>*перед теремом не протолкнуться. Ворота нараспашку. Дружина пришла.
Горлопанят. Радуются, что в Киев живыми вернулись. А сами замызганные. Плащи алые от грязи черными стали. Будет прачкам работа. Кони загвазданные. По запыленным крупам тонкими ручейками пот бежит. Это уже нам, конюхам, печаль.